— Чужаки приехали, и вы встретили их с распростертыми объятиями!
— выкрикнула она все тем же скрипучим голосом. — Встретили с
распростертыми объятиями, накормили и обогрели, а они ответили на это
черной неблагодарностью! Убили тех, кого вы любили и уважали, сорвали
праздник Жатвы, и только боги знают, какие беды обрушатся на нас в
следующем году!
Вновь ропот, уже громче. Она ударила по самому больному месту:
они действительно боялись, что зло этого года перекинется на
следующий, возможно, даже вновь приведет к мутациям скота, о чем на
Внешней Дуге уже начали забывать.
— Но они уехали и скорее всего не вернутся! — продолжала Риа. —
Может, оно и к лучшему — зачем пятнать нашу землю их чужеродной
кровью? Но осталась одна… выросшая среди нас… женщина, предавшая
город и убившая его сынов.
Голос упал до шепота, и слушатели подались к ведьме, чтобы не
пропустить ни одного слова. Лица еще более посуровели, глаза
превратились в щелочки. Тут Риа вытолкнула вперед бледную, худосочную
женщину в черном платье. Поставила ее перед собой, как куклу,
зашептала ей на ухо… но шепот этот каким-то образом услышали все.
— Давай, милая. Скажи им то, что говорила мне.
И Корделия заговорила, безжизненным, механическим голосом:
— Она сказала, что не будет наложницей мэра. Он для нее нехорош,
сказала она. И потом соблазнила Уилла Диаборна. Ценой ее тела стало
достойное положение в Гилеаде, куда она приехала бы вместе с ним… и
убийство Харта Торина. Диаборн заплатил назначенную цену. Заплатил с
радостью, ибо возжелал ее. Ему помогали друзья.
Возможно, они тоже попользовались ею. Вполне возможно. Канцлер
Раймер оказался у них на пути. А может, они решили заодно расправиться
и с ним.
— Мерзавцы! — воскликнула Красотуля. — Лживые гаденыши!
— А теперь скажи им, что надо сделать, чтобы очистить новый год
от скверны, прежде чем она успела расползтись, — проворковала Риа.
Корделия Дельгадо подняла голову и оглядела мужчин. Глубоко
вдохнула, втягивая запахи грэфа, пива, виски и табака в свои
стародевственные легкие.
— Схватите ее. Вы должны ее схватить. Говорю это с любовью и
печалью, должна сказать.
Молчание.
И скрещенные на Корделии взгляды.
— Выкрасьте ей руки.
Стеклянный взгляд Сорви-Головы, обозревающий битком набитый
салун.
— Гори огнем, — прошептала Корделия. Свое согласие они выразили
не криком, но вздохом. Словно осенний ветер зашелестел последними
листьями на голых ветках.
3
Шими бежал за плохим Охотником за гробами и сэй Сюзан, пока не
упал — легкие горели огнем, бок свело судорогой.
Он повалился на
мягкую траву Спуска с перекошенным от боли лицом.
Какое-то время Шими лежал, вдыхая запах травы, отдавая себе
отчет, что с каждой минутой расстояние до них увеличивается, но
прекрасно понимая, что бежать, пока не утихнет боль в боку, он не
сможет. А попытка подняться прямо сейчас приведет к тому, что боль
снова уложит его на траву. Вот он лежал, изредка поднимая голову и
глядя вслед удаляющимся плохому Охотнику за гробами и сэй Сюзан, и уже
собрался встать, когда Капризный укусил его. Не ткнулся мордой в
задницу, отнюдь, прихватил как следует. В последние двадцать четыре
часа Капи тоже пришлось несладко, и ему не понравилось, что человек,
который и навлек на него все эти несчастья, лежит на земле, отдыхает.
— У-у-у-у! — взревел Шими, вскакивая. Укус Капи оказал магическое
действие: Шими начисто забыл про все остальное. — Зачем ты это сделал,
Капи? — Шими энергично потирал зад, большие слезы боли катились по
щекам. — Ужасно больно… сукин ты сын!
Капризный вытянул шею, обнажил зубы в сатанинской улыбке, какая
удается только мулам и верблюдам, и заржал. Для Шими ржание это
прозвучало, как смех.
Конец веревки, заменявшей мулу поводья, лежал на траве меж его
передних копыт. Когда Шими потянулся к ней, Капи попытался укусить его
вновь, но юноша оказался проворнее, крепко врезав по узкой голове
мула. Капи фыркнул и мигнул.
— Ты это заслужил, старина Капи. — Шими схватился за веревку. —
Из-за тебя мне придется неделю испражняться на корточках. И твоя
глупая шутка привела к тому, что мне еще долго не удастся сесть на
стул. — Он обмотал веревкой запястье и залез на мула. Капи не
попытался его сбросить, но Шими все равно болезненно поморщился, когда
его травмированные ягодицы коснулись хребта мула. И все равно мне
повезло, подумал Шими, двинув ногами в бока Капи. Да, задница болит,
зато не надо идти пешком… или бежать.
— Вперед, глупый! — Капи вновь получил по бокам. — Быстро! Как
можно быстрее, сукин ты сын!
За следующий час Шими неоднократно называл Капи сукиным сыном, по
поводу и без оного. Проку от этого не было никакого — крейсерскую
скорость Капи выбирал по собственному усмотрению.
4
Рейнолдс и Сюзан наискось пересекли Спуск, держа курс на дворец
мэра. Добравшись до Дома-на-Набережной, Шими спешился за аркой,
ведущей во двор, не зная, что делать дальше. В том, что они приехали
сюда, сомнений у него не было: он видел жеребца Сюзан, Пилона, и
лошадь плохого Охотника за гробами. Стреноженные, они стояли бок о бок
в тени и изредка ржали, вскидывая головы.
Что же делать? Всадники появлялись из-под арки и исчезали за ней,
главным образом седоволосые ковбои, слишком старые, чтобы отправиться
с Ленджиллом.