— До самого конца, — мечтательно повторила Сюзанна. — Вскрой
нарыв. — Ее глаза наполнял лунный свет.
— До самого конца. — присоединился к ним Джейк.
— Онца, — прошептал Ыш.
Роланд на мгновение сжал руку Эдди, потом отпустил. Уставился в
угасающий костерок, какое-то время молчал, и Эдди почувствовал, что он
ищет слова. Пробует двери, одну за другой, ищет ту, что откроется. А
когда дверь открылась, и Роланд увидел, какие за ней прячутся слова,
он улыбнулся и посмотрел на Эдди:
— Настоящая любовь скучна.
— Что?
— Настоящая любовь скучна, — повторил Роланд. — Скучна, как любой
другой тяжелый наркотик, к которому развивается привыкание. И как
любой другой наркотик…
Часть третья
ПРИХОДИ, ЖАТВА
Глава первая
ПОД ОХОТНИЧЬЕЙ ЛУНОЙ
1
Настоящая любовь, как любой другой тяжелый наркотик, к которому
развивается привыкание, скучна… как только открытие сделано, поцелуи
быстро плесневеют, а ласки надоедают… Разумеется, речь идет не о
тех, кто разделяет эти поцелуи, кому предназначены эти ласки, от
которых окружающий мир становится красивее и ярче. Как и в случае с
тяжелым наркотиком, настоящая первая любовь по большому счету
интересна только ее пленникам.
И как любой тяжелый наркотик, к которому развивается привыкание,
настоящая первая любовь опасна.
2
Некоторые называли Охотничьей последнюю луну лета, другие считали
ее первой луной осени. Как бы то ни было, восход Охотничьей Луны
воспринимался как сигнал к переменам в размеренной жизни феода.
Мужчины, выходя в море, поддевали свитер под непромокаемые куртки,
потому что ветер свежел и становился гораздо холоднее. В больших
яблоневых садах феода к северу от Хэмбри (и в маленьких садах,
принадлежащих Джону Кройдону Генри Уэртнеру Джейку Уайту и замкнутой,
но богатой Корал Торин) появлялись сборщики яблок со своими лесенками.
За ними следовали телеги, уставленные пустыми бочонками.
Заработали
яблочные прессы и давильни, особенно самая большая, в миле от
Дома-на-Набережной, окутались сладковатым запахом. Вдали от берега
Чистого моря дни по-прежнему стояли теплые, небо оставалось
безоблачным, но настоящая летняя жара ушла вместе с Мешочной Луной.
Последний укос начался и закончился на одной неделе. Как всегда, сена
он дал совсем ничего, и ранчеры и арендаторы дружно ругали его, чесали
в затылке и задавались вопросом, а стоило ли корячиться… но знали,
что стоило, потому что в конце концов приходил холодный, дождливый
март, когда сеновалы и амбары быстро пустели. В огородах феода,
больших — на ранчо, маленьких — у арендаторов, крохотных клочках земли
— у горожан, появлялись мужчины, женщины и дети в старой одежде,
сапогах, сомбреро. Штанины они крепко завязывали у щиколоток, потому
что в пору Охотничьей Луны начинался исход скорпионов и змей из
пустыни на восток. И к тому времени как начинал расти полумесяц
Демонической Луны, убитые гремучие змеи рядком висели на коновязи как
у «Приюта путников», так и напротив, у продовольственного магазина.
Другие заведения тоже украшали коновязи змеями, но приз за
максимальное число шкур, который вручали на празднике Жатвы, всегда
доставался «Приюту» или магазину. В полях и садах женщины, которые
повязывали головы платками и носили на груди амулеты, обеспечивающие
щедрый урожай, наполняли корзину за корзиной. Убрали последний
помидор, потом огурец, кукурузу, наконец, минго. За ними, по мере того
как дни становились короче и приближались осенние дожди, подходила
пора кабачков, моркови, тыкв и картофеля. В Меджисе сбор урожая
начался, когда Охотничья Луна превратилась в полумесяц, который каждую
звездную ночь поглядывал кончиками на восток, за бескрайнее море, где
не бывали ни один мужчина, ни одна женщина Срединного мира.
3
Те, кто попал в сети тяжелых наркотиков, будь то героин,
дьявольская трава, настоящая любовь, зачастую пытаются сохранить
шаткое равновесие между секретностью и экстазом, шагая по канату
жизни. Сохранить равновесие, удержаться на канате сложно даже при
ясной голове, а уж в состоянии эйфории практически невозможно. И уж
совершенно невозможно, если речь идет о длительном промежутке времени.
Роланд и Сюзан пребывали в эйфории. Спасало их лишь одно: они
знали об этом. Да и секрет этот им предстояло хранить не вечно, а лишь
до ярмарки Жатвы. А то и меньше, если Большие охотники за гробами
перейдут к решительным действиям раньше. Первый ход могли сделать и
другие игроки, думал Роланд, но при любом раскладе не обошлось бы без
Джонаса и его людей.
И они представляли собой наибольшую опасность для
юношей из Привходящего мира.
Роланд и Сюзан соблюдали осторожность, максимальную осторожность,
на которую способны пребывающие в эйфории юноша и девушка. Никогда не
встречались в одном месте дважды кряду, никогда не таились,
направляясь на встречу. В Хэмбри всадники считались частью пейзажа, но
вот прячущихся, крадущихся замечали сразу. Сюзан никогда не пыталась
сказать, что едет на прогулку с подругой (хотя у нее и были подруги,
которые прикрыли бы ее): тем, кому нужно алиби, есть что скрывать. Она
чувствовала, что тетю Корд тревожат ее частые отлучки, особенно ранним
вечером, но пока та принимала часто повторяемое объяснение Сюзан: ей
нужно время, чтобы побыть в одиночестве, подумать о своем обещании и
сжиться с ответственностью, которую она взвалила на себя. Ирония
судьбы, но именно такой совет ей дала ведьма с Кооса.
Они встречались в ивовой роще, в пустующих сараях на северной
оконечности бухты, в хижине овцевода неподалеку от Кооса, в
заброшенной лачуге сквоттера [Squatter — незаконно поселившийся на
незанятой земле (англ.).] в Плохой Траве. В грязных, вонючих
помещениях, ничем не отличающихся от притонов, в которых собираются
наркоманы, чтобы предаться пороку, но Сюзан и Роланд не замечали ни
прогнивших досок стен лачуги, ни дыр в крыше хижины, ни запаха сетей,
брошенных в угол лодочного сарая. Они обезумели от любви, и для них
всякий шрам на лице мира обретал неземную красоту.
Дважды в эти горячечные недели они использовали красный камень за
павильоном, чтобы уговориться о встрече, а потом внутренний голос
предупредил Роланда, что делать этого больше не стоит: камень хорош
для детей, играющих в секреты, а он и его любовь — уже не дети. Если
их накроют, то изгнание будет для них самым мягким наказанием. Красный
камень уж очень заметен, а перехваченная записка — пусть неподписанная
и вроде бы ни о чем — смертельно опасна.
Оба решили, что целесообразнее прибегнуть к помощи Шими. Под
глупой улыбкой, не сходящей с его лица, скрывалось удивительное… да,
благоразумие. Роланд долго размышлял над этим и не смог подобрать
более точного слова. Умение молчать объяснялось не хитростью. Хитрость
не имела к Шими ни малейшего отношения. Кто мог назвать хитрым
человека, который не умел солгать, не отведя глаз?
Услугами Шими они воспользовались шесть раз, три — чтобы
назначить встречу, два — чтобы переменить место, один — отменить:
Сюзан заметила всадников с ранчо «Пиано», собирающих табун неподалеку
от лачуги в Плохой Траве.
Внутренний голос, предупредивший Роланда о том, что красный
камень опасен, ничего не говорил о Шими… но заговорила совесть, и
когда он наконец поделился своими сомнениями с Сюзан (завернувшись в
одеяло, голые, они лежали в объятиях друг друга), выяснилось, что и ее
совесть неспокойна.