«Если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев,
то вы не войдете в Царство Небесное».
Несчастная женщина покачала головой.
— Вы его не знаете, Джеймс, — прошептала она.
Несчастная женщина покачала головой.
— Вы его не знаете, Джеймс, — прошептала она. — Нельзя дышать одним
воздухом с ним. Он всюду приносит зло. Он опять разрушил бы наше счастье.
Заразил бы детей.
— Когда Христос прикоснулся рукой к язве прокаженного, не рука Христова
стала заразной, но прокаженный очистился.
— Вы говорите, что я люблю его, — нет, это неправда! Я слишком хорошо
его знаю. Знаю, чего стоят все его обещания. Я слишком часто прощала.
— Когда Петр спросил Христа, сколько раз прощать брату своему, до семи
ли раз, Христос отвечал: «Не говорю тебе: до семи, но до седмижды семидесяти
раз».
— Говорю вам, Джеймс, вы не знаете его!
— Но кто вправе думать: «Я знаю брата своего»? Христос сказал: «Я не
сужу никого». А я, Грегори, говорю: тот, кто живет жизнью греховной, не
смущаясь и не сокрушаясь в сердце своем, тот еще далек от часа истины; но
близок к часу истины тот, кто плачет оттого, что его жизнь греховна. Я
говорю вам, что он раскаялся, у него был лик праведника.
— Вы не знаете всего, Джеймс. Спросите у него, как он поступил, когда
этой женщине пришлось бежать в Бельгию, спасаясь от преследования
кредиторов. Она уехала с другим; он все бросил, кинулся за ними следом,
пошел на все. Служил два месяца билетером в театре, где она пела! Говорю
вам, это срам. Она продолжала жить со своим скрипачом — он и с этим мирился,
приходил к ним обедать, музицировал с любовником своей любовницы. Лик
праведника! Вам его не понять. Теперь он в Париже, теперь он кается,
твердит, что бросил эту женщину, что не желает больше ее видеть. Зачем же он
платит ее долги, если не для того, чтобы опять ее к себе привязать? Ведь он
удовлетворяет претензии всех кредиторов Ноэми, одного за другим. Да, вот
почему он сейчас в Париже! И чьими деньгами он им платит? Моими и моих
детей. Знаете, что он сделал три недели назад? Заложил наш участок в
Мезон-Лаффите, чтобы швырнуть двадцать пять тысяч франков одному кредитору
Ноэми, который начал терять терпение!
Она потупилась; всего она не договаривала. Вспомнилось, как ее
пригласили к нотариусу, и она отправилась, ни о чем не подозревая, и
столкнулась с поджидавшим ее в дверях Жеромом. Чтобы получить закладную, ему
нужна была доверенность от нее, потому что участок принадлежал по наследству
ей. Он мольбами вырвал у нее согласие, говорил, что сидит без единого су,
грозил самоубийством; тут же, на тротуаре, пытался выворачивать наизнанку
карманы. Она сдалась почти без борьбы, прошла с ним вместе к нотариусу,
только бы он перестал терзать ее посреди улицы, а еще потому, что она сама
была без денег, а он обещал ей дать из этой суммы несколько тысячефранковых
билетов, чтобы она могла прожить еще полгода, пока не будет произведен
раздел имущества после развода.
— Повторяю вам, Джеймс, вы не знаете его. Он вам клянется, что все
переменилось, что он мечтает к нам вернуться? А известно ли вам, что
позавчера, явившись сюда, чтобы передать консьержке для Женни подарок ко дню
рождения, он оставил в сотне метров от подъезда автомобиль… в котором
приехал не один!
Она вздрогнула; на скамейке, на набережной Тюильри, она опять увидала
Жерома и молоденькую плачущую работницу в черном платье. Она встала.
— Вот что это за человек! — воскликнула она. — Он до того утратил
всякое нравственное чувство, что со случайной любовницей является поздравить
с днем рождения свою дочь! А вы говорите, что я все еще его люблю! Нет, это
неправда!
Она гневно выпрямилась; казалось, в эту минуту она и в самом деле его
ненавидит.
Грегори сурово взглянул на нее.
— Вы не правы, — сказал он. — Смеем ли мы даже в мыслях воздавать злом
за зло? Дух вездесущ. Плоть — раба духа. Христос сказал…
Залаяла Блоха, помешав ему договорить.
— Вот и ваш окаянный доктор с бородой! — проворчал он, поморщившись.
Он шагнул к своему стулу и сел.
Дверь в самом деле отворилась. То был Антуан, с ним Жак и Даниэль.
Антуан вошел решительным шагом, приняв на себя всю ответственность за
этот визит. Свет из распахнутых окон бил ему прямо в лицо; волосы, борода
сливались в сплошную темную массу; все сверкание дня сошлось на белом
прямоугольнике лба, окружая его ореолом гения, и хотя он был среднего роста,
в эту минуту он казался высоким. Г-жа де Фонтанен смотрела на него, и
прежняя симпатия вспыхнула в ней с новой силой. Когда он кланялся ей, а она
пожимала ему руки, он узнал Грегори, и эта встреча его не обрадовала. Не
вставая со стула, пастор непринужденно кивнул головой.
Стоя поодаль, Жак с любопытством разглядывал эту забавную фигуру, а
Грегори, сидя на стуле верхом и уткнувшись подбородком в скрещенные руки, с
красным носом и перекошенным в непонятной усмешке ртом, добродушно созерцал
молодых людей. В это мгновение г-жа де Фонтанен подошла к Жаку, и в глазах
ее было столько нежности, что он вспомнил тот вечер, когда она прижимала
его, плачущего, к своей груди. Она тоже подумала об этом и воскликнула:
— Он так вырос, что я уже не решусь…
Но она все-таки поцеловала его и рассмеялась не без кокетства:
— Да ведь я же — мамаша, а вы моему Даниэлю почти что брат…
Тут она заметила, что Грегори встал и собирается прощаться.
— Надеюсь, вы не уходите, Джеймс?
— Прошу извинить, но мне пора.
Крепко пожав руки обоим братьям, он подошел к ней.
— Еще два слова, — сказала ему г-жа де Фонтанен, выходя за ним в
прихожую. — Ответьте мне откровенно. После всего, что я вам рассказала, вы
по-прежнему считаете, что Жером достоин того, чтобы к нам вернуться? — Она
вопросительно смотрела на него.