«И чего это я разволновался, как девчонка, — убеждал себя Антуан, шагая
к станции.
— Заведение в полном порядке, и в общем Жаку здесь совсем
неплохо».
«Глупее всего, — подумал он вдруг, — что я потерял уйму времени,
разыгрывая из себя следователя, вместо того чтобы поболтать по-дружески с
Жаком». Теперь ему даже казалось, что Жак расстался с ним без всякого
сожаления. «Ну и он тоже виноват, — размышлял он с досадой, — нечего было
ему напускать на себя такой равнодушный вид!» И все же Антуан жалел, что сам
не проявил больше сердечности и тепла.
У Антуана не было любовницы, он довольствовался случайными встречами;
но двадцатичетырехлетнее сердце порою властно напоминало о себе: ему
хотелось пожалеть слабое существо, поддержать его своей силой. Сейчас его
охватила нежность к малышу; она становилась все сильней и сильней с каждым
шагом, уводившим его от брата. Когда он снова свидится с ним? Еще немного, и
он повернул бы назад.
Он шел, опустив голову, — солнце светило в глаза. А когда поднял голову
и огляделся, оказалось, что он сбился с дороги. Дети показали ему, как
сократить путь, — прямиком через поля. Он ускорил шаг. «А если я опоздаю на
поезд, — подумал он, словно бы в шутку, — что я стану делать?» Ему
представилось, как он возвращается в колонию. Он провел бы с Жаком весь
день, рассказал бы ему о своих напрасных страхах, о том, как он приехал сюда
тайком от отца; он держался бы с ним по-товарищески, с полным доверием;
напомнил бы малышу сцену в фиакре по возвращении из Марселя, признался бы,
как он в тот вечер почувствовал, что они могли бы стать настоящими друзьями.
Желание опоздать на поезд сделалось таким властным, что он замедлил шаги, не
зная, на что решиться. Вдруг он услышал свисток паровоза; слева, над рощей,
показались клубы дыма; тогда, не раздумывая больше, он побежал. Вот уже
виден вокзал. Билет у него в кармане, остается только вскочить в вагон,
пусть даже с неположенной стороны. Прижав локти к бокам, откинув голову,
подставляя бороду ветру, он пил воздух полной грудью, с гордостью ощущая
силу своих мускулов; он был уверен, что успеет.
Но он не учел одного — железнодорожной насыпи. Перед самой станцией
дорога делала крюк и ныряла под мостик. Как ни ускорял он свой бег, напрягая
последние силы, — из-под моста он выскочил, когда поезд, стоявший на
станции, уже тронулся. Ему не хватило какой-нибудь сотни метров.
Он не мог допустить, что потерпел поражение; для этого он был слишком
горд; нет, он опоздал нарочно, — думать так было приятней. «Я успел бы еще
прыгнуть в багажный вагон, если бы захотел, — мгновенно пронеслось у него в
мозгу. — Но тогда у меня не осталось бы выбора, я бы уехал, не повидав Жака
еще раз». Он остановился, довольный собой.
И все то, что несколько минут назад промелькнуло в его воображении,
сразу же обрело реальность: завтрак в харчевне, возвращение в колонию, целый
день, посвященный Жаку.
III
Не было еще часа, когда Антуан снова оказался перед «Фондом Тибо».
III
Не было еще часа, когда Антуан снова оказался перед «Фондом Тибо». В
воротах он столкнулся с выходившим г-ном Фемом. Тот был так изумлен, что на
несколько мгновений остолбенел; глазки так и прыгали за стеклами очков.
Антуан рассказал о своей незадаче. Тут только г-н Фем рассмеялся, и к нему
вернулось обычное красноречие.
Антуан сказал, что хотел бы взять Жака и пойти с ним до конца дня на
прогулку.
— Боже мой, — растерялся директор. — Наши правила…
Но Антуан настаивал и добился в конце концов своего.
— Только уж вы сами объясните все господину учредителю… Я схожу за
Жаком.
— Я с вами, — сказал Антуан.
И тут же пожалел об этом: они попали не вовремя. Войдя в коридор,
Антуан сразу увидел брата; тот примостился на корточках, на самом виду, в
чуланчике, который официально именовался «ватером»; дверь в чуланчик была
распахнута настежь, к ней привалился Артюр и покуривал трубку.
Антуан поспешно прошел в комнату. Директор потирал ручки и явно
ликовал.
— Вот видите! — воскликнул он. — Детей, вверенных нашему попечению, мы
не оставляем без попечения даже там.
Вернулся Жак. Антуан ожидал, что мальчик будет смущен; но тот
невозмутимо застегивал штаны, и лицо его ровно ничего не выражало, даже
удивления, что Антуан вернулся. Г-н Фем объяснил, что он отпускает Жака с
братом до шести часов. Жак смотрел ему в лицо, будто пытаясь понять, но не
произнес ни слова.
— Прошу извинить, но я убегаю, — пропел г-н Фем своим сладким голоском.
— Заседание муниципального совета. Ведь я мэр! — объявил он уже в дверях,
давясь от хохота, словно в этом факте заключено было нечто на редкость
смешное; и Антуан действительно улыбнулся.
Жак одевался не спеша. С крайней услужливостью, которую Антуан тут же
про себя отметил, Артюр подавал Жаку одежду; он даже почистил ему ботинки;
Жак не противился.
Комната утратила тот опрятный вид, который утром так приятно поразил
Антуана. Он попытался понять, в чем дело. Поднос с завтраком был не убран со
стола — грязная тарелка, пустой стакан, хлебные крошки. Чистое белье
исчезло, на вешалке вместо полотенец висела тряпка, задубевшая, в пятнах,
из-под умывального таза торчал кусок старой грязной клеенки; свежие простыни
заменены были простынями сурового полотна, серыми и мятыми. В нем опять
проснулись прежние подозрения. Но он ни о чем не спросил.