— Да вы что? — удивился тот.
То был старик контролер, проверявший билеты.
— А… парижский поезд? — заикаясь, пробормотал Антуан.
— Третья платформа!
Антуан посмотрел на него невидящими глазами и пошел к перрону нетвердым
шагом.
— Спешить некуда, восточный не сформирован, — крикнул контролер, и,
приметив, что Антуан от слабости еле держится на ногах и, выходя, даже
ударился о косяк двери, старик пожал плечами и проворчал:
— А ведь на вид здоровяк!..
ДЕНЬ ВРАЧА
I
Половина первого. Университетская улица. Антуан выскочил из такси и
нырнул в подворотню. «Понедельник, — подумал он, — у меня сегодня прием».
— Здравствуйте, сударь!
Он обернулся: два мальчугана, — казалось, они укрылись здесь в углу от
ветра. Старший снял фуражку, поднял голову, круглую и подвижную, как у
воробья, и смело посмотрел на Антуана. Антуан остановился.
— Я вот о чем: не пропишете ли какое-нибудь лекарство… ему, он болен.
«Он» все еще стоял поодаль. Антуан подошел к нему.
— Что с тобой, малыш?
Порыв сквозного ветра, приподняв пелерину, открыл руку мальчика: она
была перевязана.
— Пустяки, — уверенным тоном продолжал старший. — Не скажешь даже, что
он получил увечье на работе, хотя этот паршивый прыщик вскочил у него в
типографии. Руку дергает до самого плеча.
Антуан очень спешил.
— Температура повышена?
— Как вы сказали?
— Жар есть?
— Да, похоже на то, — ответил старший, кивнув головой и озабоченно
вглядываясь в лицо Антуана.
— Скажи своим родителям, чтобы привели его к двум часам на прием в
амбулаторию при «Милосердии», — знаешь, большая больница налево?
На лице мальчика появилась легкая гримаса, выдавшая его разочарование,
но тотчас же исчезла. На губах заиграла заискивающая полуулыбка.
— Я думал, вы согласитесь… — Но он тотчас же спохватился и закончил
тоном человека, привыкшего мириться с неизбежным: — Ничего, как-нибудь
устроимся. Благодарю вас. Пойдем, Лулу.
Он улыбнулся безо всякой задней мысли, приветливо помахал фуражкой и
двинулся к выходу.
Антуан был заинтересован. Одно мгновение он колебался.
— Вы меня здесь ждали?
— Да, сударь.
— Кто вас… — Антуан открыл дверь, которая вела на лестницу. —
Заходите сюда, не стойте на сквозняке. Кто вас сюда направил?
— Никто. — Рожица мальчугана прояснилась. — Я ведь вас хорошо знаю. Я
служу в нотариальной конторе. Знаете, в глубине двора.
Антуан стоял около больного и машинально взял его за руку.
Прикосновение к влажной ладони, к горячей руке всегда вызывало в нем
невольное волнение.
— Где живут твои родители, малыш?
Младший перевел на старшего усталый взгляд:
— Робер!
— У нас нет родителей. — И после короткой паузы прибавил: — Мы живем на
улице Вернейль.
— Ни отца, ни матери?
— Нет.
— А дед или бабушка?
— Никого нет.
Выражение лица у мальчика было совершенно серьезное, взгляд вполне
искренний; никакого желания разжалобить или хотя бы заинтересовать, ни
малейшего оттенка грусти. Зато удивление Антуана могло показаться
ребяческим.
— Сколько тебе лет?
— Пятнадцать.
— А ему?
— Тринадцать с половиной.
«Черт бы их побрал! — подумал Антуан. — Уже без четверти час! Позвонить
Филипу. Позавтракать. Зайти к отцу. И успеть вернуться в предместье
Сент-Оноре до приема… Выбрали как раз подходящий денек!»
— Ну хорошо! — сказал он внезапно. — Пойдем, я посмотрю.
И чтобы не отвечать на радостный, но ничуть не удивленный взгляд
Робера, прошел вперед, вынул ключ, открыл дверь своей квартиры в нижнем
этаже и провел мальчиков через переднюю в кабинет.
В дверях кухни показался Леон.
— Леон, подождите подавать… А ты сними-ка все это, да поживее. Брат
поможет тебе. Осторожнее… Так, подойди поближе.
Из-под белья, довольно чистого, показалась худенькая рука. Над самой
кистью ясно выделялась поверхностная опухоль, под которой, по-видимому, уже
скопился гной. Антуан, не думая больше о времени, положил палец на самый
нарыв; затем двумя пальцами другой руки слегка надавил на край опухоли. Так:
он ясно почувствовал, как под его указательным пальцем переместился гной.
— А здесь тебе больно?
Он ощупывает распухшую до локтя руку, затем плечо до воспаленных
лимфатических узлов под мышкой.
— Немножко, — шепчет малыш, который выпрямился и замер, не спуская глаз
со старшего брата.
— Наверное, больно, — замечает Антуан ворчливым тоном. — Но ты, я вижу,
молодец.
Взор его впивается в затуманенный взор мальчика, — и этот контакт дает
искру доверия, тонкий язычок пламени, который сперва точно колеблется, но
затем сразу устремляется к Антуану. Только тогда он улыбается. Мальчик
тотчас же опускает голову, но Антуан ласково треплет его по щеке и осторожно
приподнимает еще слегка сопротивляющийся подбородок.
— Знаешь что? Мы сделаем небольшой разрез, и через полчаса тебе станет
гораздо легче… Согласен?.. Иди за мной.
Малыш, уже покоренный, набравшись мужества, делает несколько шагов; но
едва Антуан перестает смотреть на него, как решимость его слабеет; он
оборачивается к брату, словно призывая на помощь:
— Робер!.
. Ты тоже иди.
В соседней комнате — облицованные фаянсовой плиткой стены, автоклав,
эмалированный стол под лампой с рефлектором, — можно было в случае
надобности производить небольшие операции. Леон окрестил ее «лабораторией»;
раньше тут была ванная. Прежнее помещение, которое Антуан занимал вместе с
братом в отцовском доме, оказалось недостаточным, даже после того как Антуан
остался в нем один. Благодаря счастливой случайности ему не так давно
удалось снять квартиру из четырех комнат, тоже в нижнем этаже, смежную с его
жильем, но в соседнем доме. Он перенес туда свой рабочий кабинет, спальню и
оборудовал эту «лабораторию». Прежний его кабинет стал приемной для больных.
Дверь, пробитая в общей стене, к которой с двух сторон прилегали прихожие,
соединила обе квартиры в одну.
Через несколько минут опухоль была вскрыта.
— Потерпи еще немножко… Вот так… Еще минуту… Готово! — сказал
наконец Антуан, отступая на шаг.
Но малыш, внезапно побледнев, в полуобморочном состоянии упал на
вытянутые руки брата.
— Леон! — весело крикнул Антуан. — Дайте-ка этим молодцам каплю
коньяку! — Он опустил два куска сахару в рюмку. — Погрызи. И ты тоже. — Он
склонился к оперированному. — Не крепко?
— Вкусно.
— Дай руку. Да не бойся, я же сказал, что все кончено. Промыть и
перевязать — это совсем не больно.
Телефонный звонок. Голос Леона в передней.
— Нет, сударыня, доктор занят… В другой раз, сегодня у доктора
приемный день. Нет, до обеда невозможно. Хорошо, сударыня, к вашим услугам.
— Тампон, на всякий случай, — пробормотал Антуан, склонившись над
нарывом. — Отлично. И бинт потуже, это не помешает… Теперь слушай ты,
старший: отведи брата домой, и пусть его уложат в постель, чтобы он не
шевелил рукой. С кем вы живете? Кто-нибудь ведь присматривает за малышом?
— Я сам.
Взгляд у него был прямой, пылающий отвагой, лицо дышало достоинством.
Улыбаться было нечего. Антуан взглянул на часы и еще раз запрятал поглубже
свое любопытство.
— Улица Вернейль, дом номер?..
— Тридцать семь-бис.
— Робер… а дальше?
— Робер Боннар.
Антуан записал адрес, затем поднял глаза. Мальчуганы стояли, пристально
глядя на него ясным взором. Никаких признаков благодарности, но зато
выражение полного доверия, абсолютной уверенности, что теперь все
благополучно.
— Ну, ребята, идите, я тороплюсь… Между шестью и восемью я заеду на
улицу Вернейль переменить тампон. Поняли?
— Да, сударь, — сказал старший, считая это, по-видимому, вполне
естественным. — На самом верхнем этаже, номер три, прямо против лестницы.