.
— В саду, на улице, например…
— Ну тогда я отнес бы находку в полицейский комиссариат.
Господин Шаль усмехнулся.
— Ну, а если бы это были деньги? Хе-хе… Ну, скажем, пятифранковик?
Ведь нам-то хорошо известно, что было бы, если бы он попал в руки к этим
субъектам.
— Вы что же думаете, комиссар его бы присвоил?
— Ясно!
— Помилуйте, господин Шаль. Прежде всего тут ведь не обойдешься без
всяких формальностей, писанины. Да вот, кстати, как-то мы с приятелем нашли
в фиакре детскую погремушку, просто прелесть была, ей-богу, сделана из
слоновой кости и позолоченного серебра. Пошли в комиссариат, там записали
фамилии — мою, моего приятеля и кучера, — наши адреса, номер экипажа,
заставили подписать заявление и выдали квитанцию. Вас это удивляет? А год
спустя моего приятеля известили, что владелец за погремушкой не явился, и
пригласили прийти за ней.
— А это почему?
— Такое существует правило: если находку никто не востребовал, то через
год и один день она переходит в законную собственность того, кто ее принес.
— Через год и один день?.. Собственностью того, кто ее принес?
— Именно так.
Господин Шаль пожал плечами.
— Ну, погремушка это что. А, скажем, кредитный билет?.. Билет в
пятьдесят франков…
— Все было бы точно так же.
— Сомневаюсь, господин Антуан.
— А я убежден в этом, господин Шаль.
Седеющий карлик сидел на стуле, как на насесте, и в упор смотрел поверх
очков на молодого человека. А немного погодя отвел глаза, кашлянул, прикрыв
ладонью рот, и проговорил:
— Я спросил вас об этом по поводу матери.
— Ваша мать нашла деньги?
— Что? — выкрикнул г-н Шаль, заерзав на стуле. Он залился краской, и на
его лице отразилось тягостное чувство растерянности. Но он тут же хитро
улыбнулся: — Да нет же, я говорю о приюте. — И, увидев, что Антуан
натягивает пиджак, он соскочил со стула, чтобы помочь ему попасть в рукава.
— Одолеваем рукав Ла-Манша, — попытался пошутить он и, пользуясь тем,
что стоит позади Антуана, скороговоркой зашептал: — Понимаете ли, они там
требуют девять тысяч франков — вот ужас-то! А считая мелкие расходы,
получается все десять тысяч. И десять тысяч изволь вносить вперед, так
черным по белому и напечатано. Ну а как же быть, если потребуется выехать
раньше?
— Выехать? — спросил Антуан, обернувшись. И у него снова появилось
неприятное чувство, что он теряет нить мысли.
— Да она там и трех недель не проживет! Стоит ли все это затевать? Ведь
ей семьдесят семь лет без малого. Бьюсь об заклад, что дома она не успела бы
израсходовать десять тысяч франков! Не так ли?
— Семьдесят семь лет, — повторил Антуан, невольно делая в уме
безрадостный подсчет.
Он уже не думал о том, что опаздывает. «Стоит только переключить
внимание на другого, — подумал он, — как сразу же обнаруживаешь какой-нибудь
сложный случай». (Вопреки профессиональным навыкам, для него настолько
естественно было сосредоточиваться на самом себе, что, когда он обращал
внимание на кого-нибудь другого, ему казалось, что оно переключается.) «Этот
идиот — несомненно, сложный случай, — решил он, — «случай Шаль». И ему
вспомнился первый год их знакомства: по рекомендации аббатов из Эколь г-н
Тибо пригласил г-на Шаля на время каникул как репетитора и был в таком
восторге от его пунктуальности, что, вернувшись в Париж, оставил при себе в
качестве секретаря. «Вот уже восемнадцать лет почти ежедневно я встречаюсь с
этим невзрачным человечком и ничего о нем не знаю…»
— Мамаша у меня превосходная женщина, — продолжал г-н Шаль, отводя от
него глаза. — Не думайте, господин Антуан, что у нас в роду одна мелкота.
Я-то пожалуй, и такой. Зато мамаша у меня совсем другая. Она была создана
для блестящей жизни, а не той серенькой, какую мы ведем. Да, недаром так
часто повторяют эти господа из церкви святого Роха, — а ведь они истинные
наши друзья и даже сам господин кюре, который хорошо знает господина Тибо по
имени, — да, недаром они твердят: «Каждый несет свой крест», — правильно
это. И я не то что не хочу. Наоборот. Но если бы я был уверен!.. Ведь десять
тысяч франков… А потом пожить бы спокойно!.. Но разве она там останется! А
деньги мне не вернут. Ясное дело — они принимают меры предосторожности!
Заставят вас подписать документ на гербовой бумаге — целое обязательство.
Точь-в-точь как в полиции. Да только тут дураков нет: через год они ничего
не напишут и ничего не вернут. Ничего, ничего, ровным счетом ничего, —
добавил он с издевкой. И продолжал, не меняя тона: — Ну, а как же поступил
ваш приятель? Пошел за ней?
— За погремушкой? Да нет, разумеется.
Было видно, что г-н Шаль о чем-то раздумывает.
— Конечно, погремушка — это чепуха… Не чета деньгам! Потеряет человек
деньги на улице и тут же обежит все парижские комиссариаты, везде заявит о
потере! Пари держу, что есть и такие ловкачи: заявляют о сумме побольше, чем
потеряли. А где доказательства?
Антуан не отвечал. И г-н Шаль, не сводя с него глаз, насмешливо
повторил:
— А где доказательства, скажите на милость?
— Какие доказательства? — с раздражением спросил Антуан. — Ведь надо
сообщить множество всяких подробностей: где ты потерял деньги и какие —
банкноты или монеты…
— Ну нет, это тут ни при чем, — торопливо перебил г-н Шаль. — Об этом
не будут спрашивать, что он потерял, банкноты или монеты. Вот насчет
подробностей я согласен, но это тут ни при чем. — И он повторил несколько
раз с рассеянным видом: — Ни при чем, ни при чем…
Антуан взглянул на стенные часы:
— Не подумайте, что я вас прогоняю, просто мне пора уходить.