Она молчала, устремив глаза вдаль. Ее полные щеки, немного отяжелевший
подбородок, мягко очерченный нежный рот — все дышало такой
снисходительностью и добротой, что Грегори решил: она прощает.
— Он говорит, что вы оба должны в этом месяце предстать перед судьей
для примирения, — продолжал Грегори, — и только затем начнется вся эта
бракоразводная канитель. И он умоляет простить его, ибо он действительно в
корне переменился. Он говорит, что он совсем не такой, каким кажется, что он
лучше, чем мы думаем. Я тоже так полагаю. Он теперь хочет работать, если
сумеет подыскать какую-нибудь работу. И если вы согласитесь, он будет жить
здесь, вместе с вами, вступив на стезю обновления и исправления.
Он увидел, как искривился ее рот, задрожал подбородок. Она передернула
плечами и сказала:
— Нет.
Тон был резкий, взгляд горестный и надменный. Ее решение казалось
бесповоротным. Грегори откинул голову, закрыл глаза и долго молчал.
— Look here*, — сказал он потом совсем другим голосом, далеким и
холодным. — Я расскажу вам одну историю, которая вам неизвестна. Это история
о человеке, который любил. Итак, слушайте. Еще совсем молодым человеком он
был обручен с бедной девушкой, такой доброй и красивой, так любимой богом,
что и он ее полюбил… — Его взгляд стал тяжелым. — …всей душой, —
договорил он с особой интонацией. Потом, словно с трудом вспомнив, на чем он
остановился, продолжал уже гораздо быстрее: — И вот что произошло после
свадьбы: этот человек понял, что его жена любила не только его, что она
любила другого человека, который был их другом и бывал у них в доме как
брат. Тогда бедный муж увез жену в далекое путешествие, чтобы помочь ей
забыть; но он понял, что отныне она будет любить лишь его друга и никогда не
полюбит его; и начался ад. Он увидел, что прелюбодеяние вошло в плоть его
жены, и вошло в ее сердце, и наконец проникло ей в душу, ибо она стала
несправедлива и зла. Да, — проговорил он сурово, — это было поистине
страшно: она стала злой из-за того, что ей помешали любить; и он тоже стал
злым, потому что вокруг них было лишь отрицание. И как вы думаете, что же
сделал тогда этот человек? Он стал молиться. Он думал: «Я люблю человеческое
существо, и ради него я должен отвергнуть зло». И в радости позвал он жену
свою и своего друга к себе в комнату, протянул им Новый завет и сказал: «Я
сам пред лицом бога торжественно сочетаю вас браком». И все трое заплакали.
Но потом он сказал: «Не бойтесь: я ухожу и никогда больше не помешаю вашему
счастью». — Грегори прикрыл ладонью глаза и произнес совсем тихо: — Ах,
dear, какое великое воздаяние божье — память об этой самозабвенной любви! —
Он поднял голову. — И как он сказал, так и сделал: оставил им все свое
состояние, ибо был несметно богат, а она бедна, как Иов
многострадальный{243}.
И уехал далеко-далеко, на другой конец света, и я
знаю, что он живет одиноко вот уже семнадцать лет, без денег, зарабатывая
себе на жизнь, так же, как я, простым помощником санитара в Christian
Scientist Society.
______________
* Послушайте (англ.).
Госпожа де Фонтанен смотрела на него с волнением.
— Погодите, — живо сказал он, — теперь я доскажу вам, чем это
кончилось. — Его лицо дергалось; костлявые пальцы, лежавшие на спинке стула,
внезапно переплелись. — Он думал, бедняга, что оставляет им счастье и увозит
с собою все злобное и дурное; но тут-то и скрыта тайна господня: злое
осталось там, с ними. Они посмеялись над ним. Они изменили Духу, Приняли
жертву его со слезами, но в сердце своем они глумились над ним.
Распространяли о нем ложь по всему gentry*. Пускали по рукам его письма.
Обратили против него его мнимую покладистость. Заявили даже, что он оставил
жену без единого пенни, чтобы жениться в Европе на другой женщине. Чего
только не наговорили они! И обманом добились обвинительного приговора против
него в деле о разводе.
______________
* Здесь: по кругу знакомых (англ.).
Он на секунду опустил веки, издал хриплый кудахчущий звук, встал и
аккуратно поставил стул на прежнее место. Выражение муки бесследно исчезло с
его лица.
— Так вот, — снова заговорил он, наклоняясь к неподвижно застывшей г-же
де Фонтанен, — такова Любовь, и так непреложно прощение, что если бы сейчас,
вот в эту минуту, эта дорогая мне коварная женщина вдруг пришла и сказала:
«Джеймс, я возвращаюсь ныне под ваш кров. Вы снова станете моим бесправным
рабом. Когда мне взбредет в голову, я снова посмеюсь над вами…» — так вот,
я ответил бы ей: «Придите, возьмите то малое, что есть у меня. Я благодарю
бога за ваше возвращение! И приложу такие великие усилия, чтобы быть
по-настоящему добрым в ваших глазах, что и вы тоже станете доброй: ибо Зла
не существует». Да, в самом деле, dear, если когда-нибудь моя Долли придет
ко мне, чтобы просить приюта, именно так я и поступлю. И я не скажу ей:
«Долли, я вас прощаю», — но только: «Да хранит вас Христос!» И слова мои не
канут в пустоту, ибо Добро — единственная в мире сила, способная
противостоять Отрицанию!
Он умолк, скрестил руки, схватил в горсть свой угловатый подбородок и
закончил певучим голосом проповедника:
— Так же должны поступить и вы, госпожа Фонтанен. Ибо вы любите это
существо всей вашей любовью, а Любовь — это Праведность. Христос сказал: