Твое письмо к Даниэлю ускорило
ход событий. Ладно. Беру все на себя. Ни отец, ни аббат ни о чем не будут
знать. Если хочешь, пойдем туда в воскресенье.
Помолчав, он ласково упрекнул брата!
— Видишь, ты мне не доверял, и в этом была твоя ошибка. Я тебе все
время твержу, малыш: только полное доверие, только взаимная откровенность,
иначе все наши надежды пойдут прахом.
— В воскресенье? — пробормотал Жак.
Он был сбит с толку: выигрыш достался ему без всякой борьбы. Ему даже
почудилось на мгновенье, что его опять заманили в ловушку, которой он не
заметил. Но он тут же устыдился своих подозрений, В самом деле, Антуан ему
лучший друг. Жаль только, что он такой старый! Так, значит, в воскресенье?
Зачем так скоро? Теперь он сам не знал, так ли уж ему хочется повидаться с
другом.
XI
В воскресенье Даниэль сидел подле матери и рисовал, когда вдруг залаяла
собачонка. В дверь позвонили. Г-жа де Фонтанен отложила книгу.
— Мама, я сам, — сказал Даниэль, обгоняя ее по дороге в прихожую.
Безденежье заставило их отказаться от горничной, а теперь вот уже
месяц, как они обходились и без кухарки; Николь и Женни помогали вести
хозяйство.
Госпожа де Фонтанен прислушалась, узнала голос пастора Грегори и с
улыбкой пошла ему навстречу. Тот схватил Даниэля за плечи и разглядывал его,
хрипло смеясь.
— Как? Не на воздухе, не на прогулке, boy*, в такую чудесную погоду?
Что же, так никогда и не займутся эти французы ни греблей, ни крикетом —
никаким спортом?
______________
* Мальчик (англ.).
Так невыносим был вблизи блеск его маленьких черных глаз, в которых
радужная оболочка заполняла все пространство между веками, не оставляя места
белкам, что Даниэль отвернулся с принужденной улыбкой.
— Не браните его, — сказала г-жа де Фонтанен. — К нему должен прийти
товарищ. Помните этих Тибо?
Кривясь и морщась, пастор пытался вспомнить, потом вдруг с дьявольской
энергией потер одна о другую свои сухие ладони, так что из них словно искры
посыпались, и его рот растянулся в странном безмолвном смехе.
— О, yes*, — выговорил он наконец. — Бородатый доктор? Хороший, славный
молодой человек. Помните, какое было у него удивленное лицо, когда он пришел
проведать нашу воскресшую малютку? Он хотел измерить термометром ее
воскрешение! Poor fellow!** Но где же наша darling? Тоже сидит взаперти в
такой солнечный день?
______________
* Да (англ.).
** Бедняга! (англ.).
— Нет, не волнуйтесь. Женни на улице с кузиной. Еле уговорила их
позавтракать. Пробуют новый фотографический аппарат… который Женни
получила ко дню рождения.
Даниэль, придвинувший пастору стул, поднял голову и взглянул на мать, —
ее голос при последних словах дрогнул.
.. который Женни
получила ко дню рождения.
Даниэль, придвинувший пастору стул, поднял голову и взглянул на мать, —
ее голос при последних словах дрогнул.
— Да, кстати о Николь, — сказал Грегори, садясь. — Никаких новостей?
Госпожа де Фонтанен покачала головой. Ей не хотелось говорить на эту
тему при сыне, который, услышав имя Николь, бросил на пастора быстрый
взгляд.
— Но скажите мне, boy, — спросил тот живо оборачиваясь к Даниэлю, — в
котором часу ваш бородатый приятель-доктор явится нам надоедать?
— Не знаю. Часам к трем, наверно.
Грегори выпрямился, извлекая из своего пасторского жилета широченные,
как блюдце, серебряные часы.
— Very well!* — воскликнул он. — У вас еще почти час впереди, лентяй вы
этакий! Скиньте куртку и пробегитесь вокруг Люксембургского сада, установите
новый рекорд в беге! Go on!**
______________
* Прекрасно (англ.).
** Марш! (англ.).
Юноша переглянулся с матерью и встал.
— Хорошо, хорошо, оставлю вас вдвоем, — сказал он лукаво.
— Хитрый мальчишка! — пробормотал Грегори и погрозил ему кулаком.
Но как только они остались с г-жой де Фонтанен наедине, его безволосое
лицо потеплело, глаза сделались ласковыми.
— А теперь, — сказал он, — пора мне обратиться к вашему сердцу, dear.
Он сосредоточился, как для молитвы. Потом нервным движением запустил
пальцы в свои черные космы, взял стул и уселся на него верхом.
— Я его видел, — объявил он, глядя на побледневшую г-жу де Фонтанен. —
Я пришел по его просьбе. Он раскаивается. Как он несчастлив!
Он не спускал с нее глаз; казалось, обволакивая ее своим
непреклонно-радостным взглядом, он пытается умерить боль, которую сам же ей
причинял.
— Он в Париже? — пробормотала она, не думая о том, что говорит, — ведь
она знала, что Жером сам заходил позавчера, в день рождения Женни, и оставил
у консьержки в подарок дочери фотографический аппарат. Где бы он ни был, он
никогда не забывал поздравлять своих с семейными праздниками. — Вы его
видели? — спросила она растерянно, и ее лицо выразило смущение.
Долгие месяцы она непрестанно думала о нем, но это были все мысли
неопределенные, смутные, теперь же, когда о нем зашла речь, она словно
оцепенела.
— Он несчастлив, — настойчиво повторил пастор. — Он терзается
угрызениями совести. Та жалкая тварь по-прежнему выступает в театре, но он
питает к ней отвращение и не желает ее больше знать. Он говорит, что не
может жить без жены, без детей, и я думаю, что он говорит правду. Он просит
у вас прощения; он согласен на любые условия, только бы остаться вашим
супругом; он просит вас отказаться от мысли о разводе. Ныне лицо его — я это
ощутил — точно лик праведника; он теперь прямодушен и добр.