Антуан
помог г-ну Шалю сесть и приблизился к кровати. Какой-то молодой человек в
пенсне, даже не сняв шляпы, низко наклонился над девочкой и разрезал
ножницами окровавленную одежду; девочка лежала, запрокинув голову на валик,
и ее лицо еле виднелось под разметавшимися волосами. Врачу помогала
немолодая женщина, стоявшая на коленях.
— Жива? — спросил Антуан.
Врач обернулся, заметил его, отер лоб и, запнувшись, нерешительно
ответил:
— Да…
— Господин Шаль был у меня, когда за ним приехали, — объяснил Антуан, —
я захватил все, что необходимо для оказания первой помощи. Доктор Тибо, —
добавил он вполголоса, — главный врач Педиатрической клиники.
Врач выпрямился и хотел уступить ему место.
— Продолжайте, продолжайте, — остановил его Антуан, отступая на шаг. —
Пульс?
— Почти не прощупывается, — ответил врач, поспешно принимаясь за дело.
Антуан посмотрел на молодую рыжеволосую женщину и, встретив ее
тревожный взгляд, произнес:
— Сударыня, следовало бы позвонить на пост Скорой помощи и
безотлагательно перевести вашего ребенка ко мне в больницу.
— Ни за что! — раздался чей-то резкий голос.
И только тут Антуан заметил, что у изголовья кровати стоит женщина
преклонных лет, вероятно, бабушка и, смотрит на него зорко, по-крестьянски,
своими водянистыми глазами: крючковатый нос, черты лица, говорящие о
своеволии, словно всплыли из океана застывшего жира, последние волны
которого складками залегли на шее.
— Вот что, хоть мы вроде бы и бедняки, — продолжала она с ханжеским
смирением в голосе, — да умирать-то все же хотим у себя в постели. Дедетту в
больницу не отдадим.
— Но отчего же, сударыня? — допытывался Антуан.
Она вытянула шею, выставила вперед подбородок и словно отрубила унылым
и в то же время непреклонным тоном:
— Уж такова наша воля!
Антуан поискал глазами молодую женщину, — она отгоняла мух, назойливо
облеплявших ее лицо, озаренное светом, и своего мнения не высказывала. Тогда
он решил призвать на помощь г-на Шаля. Бедняга сполз со стула, на который
Антуан перед тем усадил его, и, стоя на коленях, сжимал руками голову,
только бы ничего не слышать, ничего не видеть. Старуха следила за каждым
жестом Антуана, тотчас же отгадала его намерение и сказала, опередив его:
— Верно ведь, Жюль?
Господин Шаль вздрогнул:
— Верно, мамаша.
На ее лице появилось самодовольное выражение, и она продолжала с
материнской строгостью:
— Нечего тебе тут, Жюль, делать. Ступай лучше к себе в спальню.
Жалкий старик вскинул свое бледное лицо; глаза его моргали за стеклами
очков.
Спорить он не стал, поднялся и на цыпочках ушел из комнаты.
Антуан кусал губы, соображая, стоит ли ему пускаться в пререкания, а
сам уже снял пиджак и закатывал рукава рубашки; потом он опустился на колени
у кровати. Почти всегда, обдумывая какой-нибудь вопрос, он одновременно
начинал действовать, до того не по характеру ему было долго взвешивать все
«за» и «против», до того не терпелось скорее принять решение. Быстро и
отважно приняться за дело было для него важнее, чем избежать ошибки:
размышление служило ему только средством, толкающим к действию, пусть даже и
преждевременному.
Когда с помощью врача и другой старухи, которая все время дрожала, он
освободил девочку от одежды, обнажилось детское худенькое тельце,
бескровное, землистое. Должно быть, трехколесный велосипед сбил и подмял
девочку на полном ходу, потому что вся она была в кровоподтеках, а вдоль
бедра от самого таза до колена, тянулась наискось темная полоса.
— Правая, — уточнил врач.
И в самом деле, правая стопа была вывихнута, повернута внутрь, а
окровавленная нога скривилась и казалась короче левой.
— Перелом бедренной кости? — нерешительно произнес врач.
Антуан не ответил. Он размышлял. «Слишком глубокий шок, — думал он, —
стало быть, наверняка причина иная. Но какая же именно?»
Он ощупал коленную чашечку, потом его пальцы стали медленно двигаться
вверх, обследуя бедро; и вдруг из неприметной ранки на внутренней стороне
ноги несколькими сантиметрами выше колена, струей хлынула кровь.
— Так и есть, — сказал Антуан.
— Бедренная артерия? — воскликнул молодой врач.
Антуан стремительно поднялся с колен.
Мысль, что он должен один, самостоятельно принять решение, вызвала у
него прилив энергии; как всегда, в присутствии посторонних он особенно остро
ощущал свое могущество. «К хирургу? — мысленно задался он вопросом. — Нет;
она умрет по дороге в больницу. Тогда кто же? Я? Видно, придется. Иного
выхода нет».
— Думаете попытаться наложить жгут? — спросил доктор, которого удручало
молчание Антуана.
Но Антуан и не собирался отвечать. «Безусловно, и не теряя ни минуты, —
подумал он, — быть может, и так уже поздно! — Он зорко оглядел комнату. —
Наложить жгут. Но из чего его сделать? Ну-ка, посмотрим: на рыжей пояса нет;
на занавесках нет подхватов. Где найти эластичную ткань? Да вот она!» И он
мигом сбросил с себя жилет, отстегнул подтяжки, рывком разорвал их, снова
опустился на колени и, свив тугой жгут, стянул бедро у самого верха.
— Так. Две минуты передышки, — сказал он, вставая. Пот заливал его
щеки. Он чувствовал, что на него устремлены все взгляды. — Она погибнет,
если ее не оперировать сейчас же, — отчеканил он. — Попытаемся.
И все отошли от кровати, даже женщина, державшая лампу, даже молодой
врач, пребывавший в смятении.