В ответ священник снова покачал головой и посмотрел на него тем
пристальным и проникновенным взглядом, который идет откуда-то издалека и
пронизывает вас насквозь; Антуан ушел в полном отчаянии: после яростного
отказа отца небрежный прием, оказанный ему аббатом, не оставлял уже никакой
надежды. Как бы он удивился, если бы узнал, что аббат решил в тот же день
наведаться к г-ну Тибо!
Но аббату не пришлось себя утруждать.
Когда он вернулся домой — он жил вдвоем со своей сестрою неподалеку от
архиепископской церкви, — чтобы, как всегда после утренней мессы, выпить
чашку холодного молока, он увидел в столовой дожидавшегося его г-на Тибо.
Еще не остывший от гнева, толстяк сидел, развалившись на стуле и упираясь
руками в бедра. При виде аббата он встал.
— А, вот и вы, — проворчал он. — Мой приход вас удивляет?
— Меньше, чем вы думаете, — откликнулся аббат.
Временами мимолетная улыбка и лукавый блеск глаз озаряли его спокойное
лицо.
— У меня исправная полиция: я в курсе всего. Разрешите? — добавил он,
подходя к столу, где стояла чашка молока.
— В курсе? Значит, вы уже виделись с…
Аббат мелкими глотками пил молоко.
— О состоянии здоровья Астье я узнал вчера утром от герцогини. Но лишь
к вечеру мне сообщили, что ваш соперник снял свою кандидатуру.
— О состоянии здоровья Астье? Разве он… Ничего не понимаю. Мне
абсолютно ничего не известно.
— Неужели? — сказал аббат. — Значит, на мою долю выпало удовольствие
первым сообщить вам эту приятную новость?
Он помолчал.
— Ну так вот: со стариком Астье четвертый удар; на этот раз бедняга не
выживет. Тогда декан, не будь дурак, снял свою кандидатуру, и вы остались
единственным кандидатом в Академию моральных наук.
— Декан… снял кандидатуру? — пролепетал г-н Тибо. — Но почему?
— Потому что он сообразил, что декану филологического факультета больше
подобает заседать в Академии надписей, и предпочел подождать несколько
недель и получить кресло, которое никто у него не сможет отнять, чем
рисковать, тягаясь с вами!
— Вы уверены в этом?
— Уже объявлено официально. Я видел вчера вечером непременного
секретаря на заседании Католического института{182}. Декан самолично вручил
ему заявление о снятии своей кандидатуры. Кандидатуры, которая не
продержалась и суток!
— Но в таком случае… — запинаясь, выговорил г-н Тибо.
Он задыхался от радостного изумления. Заложив руки за спину и
потоптавшись по комнате, он шагнул к священнику и чуть было не схватил его
за плечи. Но ограничился тем, что сжал его руки.
— Ах, дорогой аббат, я никогда этого не забуду. Спасибо. Спасибо.
Но ограничился тем, что сжал его руки.
— Ах, дорогой аббат, я никогда этого не забуду. Спасибо. Спасибо.
На него нахлынуло безбрежное счастье, оно захлестнуло все прочие
чувства; гнев смыло могучей волной, и ему даже потребовалось напрячь память,
когда аббат прошел с ним, ничего не замечавшим от радости, в свой кабинет и
спросил самым естественным тоном:
— Так что же привело вас ко мне в столь ранний час, дорогой друг?
Тут он вспомнил об Антуане, и гнев сразу вернулся. Пришел он затем,
чтобы посоветоваться, как ему держать себя со старшим сыном, который сильно
переменился за последнее время и которого, по-видимому, грызет червь
сомнения и непокорства. Продолжает ли он хотя бы выполнять церковные обряды?
Бывает ли в церкви по воскресеньям? Под предлогом, что его ждут больные, он
все реже и реже появляется за родительским столом, а если и обедает дома, то
ведет себя совсем не так, как вел прежде, — спорит с отцом, позволяет себе
недопустимо вольные речи; во время последних муниципальных выборов споры
принимали такой резкий оборот, что несколько раз приходилось затыкать ему
рот, как мальчишке. Словом, если они хотят, чтобы Антуан не сошел с пути
истинного, необходимо принять меры, и тут совершенно необходима поддержка, а
возможно, и вмешательство аббата Векара. В качестве примера г-н Тибо
рассказал о таком вопиющем проявлении сыновнего непослушания, как поездка
Антуана в Круи, рассказал о привезенных им оттуда дурацких предположениях и
о той безобразной сцене, которая за этим последовала. Однако в его словах
явственно слышалось уважение, которое он питал к Антуану; больше того,
казалось, что уважение это, помимо его воли, только возросло после всех
проявлений независимости, по поводу которых он так негодовал; аббат это
сразу отметил.
Сидя небрежно за письменным столом, он время от времени одобрительно
шевелил руками, свисавшими по обе стороны нагрудника. Но как только речь
зашла о Жаке, он выпрямился, и внимание его удвоилось. С помощью целого ряда
искусных вопросов, между которыми нелегко было уловить какую-то связь, он
получил от отца подтверждение всем тем сведениям, с которыми приходил к нему
сын.
— Однако… однако… однако! — сказал аббат, будто обращаясь к самому
себе.
Он на секунду задумался. Г-н Тибо с удивлением выжидал. Наконец аббат
заговорил решительным тоном:
— То, что вы сообщили мне о поведении Антуана, заботит меня гораздо
меньше, чем вас, дорогой мой друг. Этого следовало ожидать. Научные занятия,
когда к ним обращается ум любознательный и пылкий, поначалу возбуждают в
человеке гордыню и колеблют веру; малое знание удаляет от бога, большое —
приводит к нему. Вы не должны пугаться. Антуан в том возрасте, когда люди
бросаются из одной крайности в другую. Вы хорошо сделали, что предупредили
меня, — я постараюсь чаще видеться, чаще беседовать с ним. Все это не так уж
опасно, потерпите немного, он к нам вернется.