Поняли?
— Да, сударь, — сказал старший, считая это, по-видимому, вполне
естественным. — На самом верхнем этаже, номер три, прямо против лестницы.
Как только мальчики ушли, Антуан позвал Леона:
— Ну, теперь можно подавать завтрак!
Затем подошел к телефону.
— Алло! Елисейские, ноль один — тридцать два.
В передней на столе рядом с аппаратом лежала книга записей, раскрытая
на соответствующей странице. Не отходя от трубки, Антуан наклонился и
прочел:
— «1913. Понедельник, 13 октября, 14 ч. 30. Г-жа де Батенкур». Опоздаю,
— подождет. «15 ч. 30. Рюмель», — так… «Лоутен», — хорошо… «Г-жа Эрнст»,
— не знаю, кто такая… «Вьянцони… де Фейель…» Так…
Алло… Ноль один — тридцать два? Профессор Филип вернулся? У телефона
доктор Тибо… (Пауза.) Алло!.. Здравствуйте, Патрон… Я мешаю вам
завтракать… Это насчет консультации. Срочно. Очень… Ребенок Эке… Да,
Эке, хирурга… Очень серьезно. Увы, никакой надежды, запущенное воспаление
уха, разные осложнения, я вам объясню, это ужасно… Да нет же, Патрон, он
во что бы то ни стало просил именно вас. Нельзя же отказать в этом Эке…
Разумеется, как можно скорее, сейчас же… Я тоже, из-за сегодняшнего
приема, — ведь сегодня понедельник… Итак, решено; я заеду за вами без
четверти два… Благодарю вас, Патрон.
Он повесил трубку, еще раз пробежал глазами листок с записью и испустил
положенный вздох усталости, которому явно противоречило удовлетворенное
выражение лица.
Подошел Леон. На его гладкой физиономии играла глуповатая улыбка.
— А знаете, сударь, кошка-то окотилась.
— Да ну?
Антуан весело прошел на кухню. Кошка лежала на боку в корзинке,
наполненной тряпьем, где копошились маленькие клубочки лоснящейся шерсти, и
лизала и перелизывала их шершавым языком.
— Сколько их?
— Семь. Моя невестка просила оставить ей одного.
Леон приходился братом привратнику. Он служил у Антуана уже больше двух
лет и исполнял свои обязанности с ритуальным рвением. Это был молчаливый
парень неопределенного возраста, с каким-то сероватым лицом; светлые редкие
и пушистые волосы причудливо венчали его удлиненный череп; чересчур длинный
свисающий нос и чаще всего полузакрытые веки придавали ему какой-то
дурашливый вид, который еще резче подчеркивался улыбкой. Но эта
простоватость была лишь удобной, если не нарочитой маской, за которой
скрывался ясный ум, полный здравого скептицизма и даже своеобразного юмора.
— А остальные? — спросил Антуан. — Вы их утопите?
— А как же иначе? — невозмутимо ответил Леон. — Разве вам желательно их
оставить?
Антуан улыбнулся, повернулся на каблуках и быстрыми шагами направился в
бывшую комнату Жака, служившую ему теперь столовой.
Все уже было на столе: яичница, телятина со шпинатом, фрукты. Антуан
терпеть не мог ждать, пока подадут следующее блюдо. Яичница вкусно пахла
горячим маслом и сковородкой. Короткая передышка на четверть часа,
разделяющая утро, проведенное в больнице, и день, посвященный визитам.
— Сверху ничего не передавали?
— Нет, сударь.
— Госпожа Франклен не звонила?
— Звонила, сударь. Она записалась на пятницу.
Телефонный звонок. Голос Леона:
— Нет, сударыня, в семнадцать тридцать уже занято… В восемнадцать
тоже… К вашим услугам.
— Кто это?
— Госпожа Стокней. — Он позволил себе слегка пожать плечами. — Для
мальчика одной своей подруги. Она напишет.
— Какая это госпожа Эрнст записалась на семнадцать часов? — И, не
ожидая ответа, Антуан продолжал: — Передайте госпоже де Батенкур мои
извинения: я опоздаю, по крайней мере, минут на двадцать… Дайте-ка мне
газеты. Спасибо. — Он взглянул на часы. — Там, наверху, наверно, уже встали
из-за стола… Позвоните, пожалуйста. Попросите мадемуазель Жизель и
перенесите сюда аппарат. И кофе тоже поскорее.
Он схватил трубку, лицо его разгладилось, глаза улыбались, глядя
куда-то вдаль, и все его существо, словно взлетев, устремилось на другой
конец провода.
— Алло… Да, это я. О, я почти кончил! — Он засмеялся. — Нет, виноград
чудесный, подарок одного клиента… А наверху? — Он прислушался, его лицо
постепенно омрачилось. — Вот как! До или после укола?.. Надо во что бы то ни
стало уверить его, что это вполне нормальное явление… — Пауза. Лоб его
снова разгладился. — Скажи, Жиз, ты одна у аппарата? Слушай, мне надо с
тобой сегодня повидаться и поговорить. Серьезно… Здесь, разумеется.
Безразлично когда, начиная с половины четвертого. Хочешь? Леон тебя
впустит… Итак, решено? Отлично… Выпью кофе и сейчас же поднимусь к вам.
II
У Антуана был ключ от квартиры отца — без звонка дошел он до бельевой.
— Господин Тибо в кабинете, — ответила на его вопрос Адриенна.
На цыпочках он прошел по коридору, пропахшему аптекой, в умывальную
комнату г-на Тибо. «Какое гнетущее чувство охватывает меня, едва я вхожу в
эту комнату… — подумал он. — А еще врач!.. Но здесь совсем другое дело…»
Взгляд его сразу устремился на листок с кривой температуры,
пришпиленный к стене. Умывальная комната походила на аптечную лабораторию:
на этажерке, на столе расставлены были склянки, фарфоровые посудины, лежали
свертки ваты. «Посмотрим эту банку. Так я и думал, почки работают неважно;
впрочем, анализ покажет, в чем дело. А как обстоит с морфием? — Он открыл
коробку с капсулами, на которых сам же заблаговременно тайком замазал
этикетки, чтобы у больного не явилось никаких подозрений.