Антуан стиснул челюсти, и его взгляд, сосредоточенный и жесткий,
казалось, обращен был вовнутрь. «Главное — спокойствие! — приказал он себе.
— Как же стол? А, тот круглый, который я видел, когда шел сюда».
— Посветите-ка мне, — крикнул он молодой женщине. — А вы со мной, —
добавил он, обращаясь к доктору.
Быстрым шагом он вошел в соседнюю комнату. «Так. Это будет
операционная, — соображал он. Смахнул со стола приборы, сложил стопкой
тарелки. — Здесь поставим лампу. — Он завладел помещением, как полководец
полем битвы. — А теперь девочку сюда». Он вернулся в комнату; доктор и
молодая женщина следили за всеми его движениями и шли за ним по пятам. Он
указал врачу на девочку:
— Я возьму ее на руки. Она невесома. А вы поддерживайте ногу.
Он подсунул руки под спину девочки, которая чуть слышно застонала, и
перенес ее на стол. Затем взял из рук рыжеволосой лампу, снял абажур и
водрузил лампу на стопу тарелок. «Удивительный я человечина», — успел он
подумать, оглядывая все вокруг. Лампа пылала, как раскаленный горн, и свет
ее выхватывал из багрового сумрака лишь яркое лицо рыжеволосой и пенсне
врача; безжалостный свет падал на тельце девочки; руки ее и ноги временами
судорожно подергивались. В воздухе носились мухи, словно подстегнутые
грозой. Антуан обливался потом от жары и тревоги. «Выдержит ли она
операцию?» — спрашивал он себя. Но какая-то сила, которую он и не пытался
определить, уже подхватила его. Никогда еще не бывал он так уверен в себе.
Он схватил сумку и, вынув оттуда пузырек с хлороформом и бинты, передал
ее врачу.
— Выложите все куда-нибудь. Хоть на буфет. Снимите швейную машину.
Разложите все по порядку.
Затем, обернувшись с пузырьком в руке, он увидел в темном проеме двери
чьи-то фигуры: там неподвижно стояли обе старухи. Одна из них — мать г-на
Шаля — уставилась на него расширенными совиными глазами. Другая зажимала
руками рот.
— Уходите отсюда! — приказал он. А когда они, пятясь, отступили в
темную комнату, где стояла кровать, он указал рукой в противоположную
сторону: — Нет! Подальше. Вон туда!
Они повиновались, прошли в другой конец комнаты и молча исчезли.
— Постойте, вы останьтесь! — воскликнул он с досадой, обращаясь к
рыжеволосой, которая собралась было пойти вслед за ними.
Она круто повернулась. На миг он задержал на ней взгляд: лицо у нее
было красивое, пожалуй, чуть полное; вероятно, горе облагородило его, придав
выражение какой-то сдержанности, зрелости; это понравилось Антуану. И
невольно он подумал: «Бедная женщина! Но она мне понадобится».
— Вы мать? — спросил он.
— Вы мать? — спросил он.
Она покачала головой:
— Нет.
— Ах, так, тем лучше. — С этими словами он смочил марлю и, проворно
расправив, положил на нос девочке. — Ну, а теперь станьте здесь и возьмите
вот это, — проговорил он, передавая ей пузырек. — Когда я подам знак,
смочите еще.
Запах хлороформа разнесся по всей комнате. Девочка застонала, несколько
раз глубоко вздохнула и затихла.
Брошен последний взгляд: место боя расчищено; теперь только бы
справиться с профессиональными трудностями. Решительный миг настал;
тревожное чувство, охватившее было Антуана, развеялось как по волшебству. Он
подошел к буфету, где врач уже почти закончил раскладывать на салфетке
содержимое сумки. «А ну-ка, проверим, — подумал он, будто стараясь на
несколько секунд все оттянуть. — Набор инструментов — так! Скальпель,
пинцеты. Коробка с марлей, ватой — все тут! Спирт. Кофеин. Йод. И прочее.
Все в порядке. Приступим!» И снова он почувствовал внутренний подъем: тут
были и вдохновенная радость деяния, и безграничная вера в себя, и предельное
напряжение всех жизненных сил, и, главное, — восторженное сознание своего
вдруг обретенного величия.
Он поднял голову и заглянул в глаза молодому врачу, словно спрашивая:
«Выстоите? Дело трудное. Вся ответственность на нас!»
Молодой врач и бровью не повел. Теперь он следил за всеми движениями
Антуана с готовностью точно выполнить любой приказ. Он понимал, что операция
— единственное средство спасения; сам он никогда бы на нее не решился, но с
Антуаном все казалось ему возможным.
«Молодой коллега держится молодцом, мне просто везет, — подумал Антуан.
— Ну что теперь? Таз. А к чему он? И так обойдемся». Он схватил флакон с
йодной настойкой и облил себе руки до локтей.
— Теперь вы, — сказал он, передавая пузырек врачу, который с
лихорадочной поспешностью протирал стекла пенсне.
В окне блеснула яркая молния, а вслед за ней раздался сильный удар
грома.
«Рановато затрубили фанфары, — подумал Антуан. — Я даже скальпеля не
успел в руки взять. А рыжеволосая и не вздрогнула. Гроза даст разрядку
нервам и освежит воздух. Тут, под крышей, наверняка градусов тридцать пять».
Он обложил ногу марлей, ограничив операционное поле. И перевел глаза на
молодую женщину:
— Несколько капель хлороформа. Довольно. Хорошо.
«Повинуется, как солдат под пулями, — подумал он. — Какие бывают
женщины!» Не спуская зоркого взгляда с маленького опухшего бедра, он
проглотил слюну и поднял руку со скальпелем:
— Начали.
Одним точным движением он сделал разрез.
— Тампон! — приказал он врачу, который стоял, склонившись, рядом с ним.