«Какая худенькая, — подумал он. — Сейчас доберемся до нужного места…
Смотри-ка, моя Дедетта похрапывает. Так. Поторопимся. А теперь крючки…»
— Давайте, — шепнул он доктору.
Молодой врач отбросил тампоны, пропитанные кровью, взял крючки и стал
оттягивать края раны.
Антуан на миг застыл в раздумье. «Хорошо. А где зонд? Вот он. Введем в
гунтеров канал. Лигатура будет классическая; все идет отлично. Бух! Снова
молния. Ударила где-то близко. У Лувра. А может быть, «у этих господ из
церкви святого Роха», пожалуй, что и так…» Он был совершенно спокоен; его
больше не тревожили ни девочка, ни ее неминуемая смерть. С какой-то
беспечностью раздумывал он о «лигатуре бедренной артерии в гунтеровом
канале».
«Бух! Еще удар. А дождя почти нет. Задыхаешься от духоты. Артерия
поражена на уровне перелома; прорвало краем кости; проще простого! Однако
крови у нее маловато… — Взгляд на девочку. — Гм… Поспешим! Проще
простого, — но от этого умирают… Зажим, хорошо. Еще зажим, так. Бух! Как
надоела эта молния — дешевый эффект… У меня в запасе только тонкий шелк —
что поделаешь». Он разбил трубочку и, вынув моток, наложил по одному шву
около каждого зажима. «Превосходно. Скоро и конец. Можно обойтись и одним
коллатеральным кровообращением, тем паче в этом возрасте. Нет, удивительный
я человечина! Неужели же я проглядел свое настоящее призвание? У меня были
все данные, чтобы стать хирургом, и хирургом незаурядным…» Гроза
удалялась, и в тишине между двумя раскатами грома слышно было, как лязгают
ножницы, срезая кончики хирургических ниток. «Да, все данные: глазомер,
выдержка, энергия, ловкость…» Но тут он насторожился и вдруг побледнел.
— Вот черт, — произнес он вполголоса.
Ребенок не дышал.
Рывком он отстранил женщину, сорвал марлю, покрывавшую личико маленькой
пациентки, и прильнул ухом к ее сердцу. Врач и молодая женщина неотрывно
смотрели на Антуана, — они ждали.
— Нет! Пока еще дышит, — негромко сказал он.
Он взял ее ручонку, но пульс бился так учащенно, что невозможно было
сосчитать удары.
— Н-да! — произнес он. И его напряженное лицо исказилось еще больше. Он
посмотрел на двух своих помощников невидящим взглядом. Отрывистым тоном он
приказал: — Вы, доктор, снимайте зажимы и накладывайте повязку, а потом
убирайте жгут. Не мешкайте… А вы — принесите бумагу и чернила. Впрочем, не
надо — у меня с собой записная книжка. — С лихорадочной поспешностью он
обтирал руки куском ваты. — Который час? Еще нет девяти. Аптеки открыта. Вам
придется туда сбегать.
Она стояла перед ним; она сделала чуть заметное движение, будто хотела
поплотнее запахнуть полы своего пеньюара, он понял, что ей неловко выходить
из дому полуодетой, и на долю секунды мысленно представил себе прикрытое
тканью пышное тело.
Он нацарапал и подписал рецепт.
— Литровую ампулу. Бегите же, сударыня, бегите.
— А что, если?.. — шепнула она.
Он смерил ее взглядом.
— Если закрыто, — закричал он, — звоните, стучите, покуда не откроют.
Идите же!
Она исчезла. Наклонив голову, он прислушался к шуму удалявшихся шагов,
убедился, что она побежала, и обернулся к врачу:
— Попробуем ввести физиологический раствор, и не подкожно — теперь в
этом уже нет смысла, — а внутривенно. Это последний шанс.
Он взял с буфета два маленьких пузырька.
— Жгут снят? Хорошо. Впрысните все-таки камфору, а потом кофеин; только
полдозы, бедная детка. И прошу вас, поскорее.
Он снова вернулся к девочке, снова обхватил пальцами тоненькое
запястье, — уже ничего не прощупывалось, кроме, пожалуй, какой-то едва
заметной дрожи. «Да, теперь пульса явно не различить». И на миг он пал
духом, почувствовал отчаяние.
— Черт знает что, — сказал он дрогнувшим голосом. — Ведь так все удачно
получилось, и никакого толку!
Лицо девочки становилось все бледнее и бледнее. Она умирала. Антуан
заметил, как около полуоткрытых губ два вьющихся волоска тоньше осенней
паутинки время от времени колышутся: значит, она еще дышит.
«Ловко орудует для близорукого, — подумал он, наблюдая, как врач делает
уколы. — Но нам ее не спасти».
И досада была сильнее жалости. Ему присуща была бесчувственность,
свойственная медикам, для которых чужие страдания — только вопрос нового
опыта, выгоды, профессионального интереса и которые обогащаются за счет
болезни или смерти.
Вдруг ему послышалось, что хлопнула дверь, и он бросился навстречу
молодой женщине. В самом деле, это была она, — шла быстро, своей плавной
походкой, чуть покачивая бедрами, и старалась не показать вида, что еле
переводит дыхание; он выхватил из ее рук сверток.
— Горячей воды, — приказал он, и не подумав ее поблагодарить.
— Кипятку?
— Нет, чтобы подогреть раствор. Скорее.
Только он успел развернуть сверток, как она уже вернулась, держа
кастрюлю, из которой шел пар.
На этот раз он пробормотал, не глядя на нее:
— Хорошо. Очень хорошо.
Надо было действовать без промедления. За несколько секунд он отбил
кончик ампулы, насадил на нее резиновую трубку. На стене висел швейцарский
барометр в резной деревянной оправе. Одной рукой он снял его, другой повесил
на гвоздь ампулу. Затем взял кастрюлю с горячей водой и, постояв в
нерешительности какую-то долю секунды, уложил трубку кольцами на дно
кастрюли. «Раствор согреется, проходя по трубке. Просто чудесно!» — подумал
он и, улучив минуту, взглянул на врача, — хотелось убедиться, что тот все
видел.