..
Она вдруг смутилась, и ее глаза еще больше потемнели. С улыбкой она
отвернулась. Что-то веселое, смешливое, прежде всего поражавшее при взгляде
на нее, проявлялось не только в блеске глаз и не только в том, что в уголках
ее губ все время мелькали, то возникая, то исчезая, две ямочки, — нет, все в
ней смеялось: и скуластые щеки, и кончик вздернутого носика, и округлый
мальчишеский подбородок, и все ее полное тело, от которого веяло здоровьем,
бодростью.
Он не отвечал на ее вопрос, и она всполошилась:
— Согласен? Да говори же! Согласен?
— На что согласен?
— Согласен брать меня с собой в лес или в Марли{380}, как прошлым
летом?
Она так обрадовалась, увидев, что он улыбается в знак согласия, что
подкатилась к нему, прижалась и поцеловала. Они лежали бок о бок,
вытянувшись на спине, вглядываясь в просветы меж ветвями развесистых
деревьев.
Слышно было, как журчит водомет, как квакают вокруг бассейна
лягушки-древесницы; время от времени доносились голоса прохожих, идущих
вдоль садовой ограды. Тяжелый аромат петуний, липкие чашечки которых целый
день припекало солнце, доносился от жардиньерок с веранды, наполняя знойный
воздух.
— Какой же ты потешный, Жак, все о чем-то раздумываешь! Ну о чем тебе
думать?
Он приподнялся на локте и, взглянув на Жизель, на ее полуоткрытый в
недоуменной улыбке рот, чуть влажные губы, сказал:
— Думаю о том, что у тебя хорошенькие зубки.
Она не покраснела, но пожала плечами.
— Нет, я серьезно говорю, — произнесла она каким-то ребяческим тоном.
Жак расхохотался.
Вокруг них вился шмель, весь распушившийся в огнистом солнечном свете.
Он ткнулся в лицо Жаку, словно моточек шерсти, потом пошел к земле и исчез в
траве, гудя, как молотилка.
— А еще я думаю, что этот шмель похож на тебя, Жиз.
— На меня?
— Ну да, на тебя.
— Отчего?
— Сам не знаю, — произнес он, снова растягиваясь на спине. — Он такой
же чернявый и кругленький, как ты. И даже его жужжание чуть-чуть похоже на
твой смех.
И само замечание, и серьезный тон Жака, казалось, повергли Жизель в
глубокое раздумье.
Оба замолчали. На лужайке, отливающей золотом, удлинялись косые тени. И
Жизель, до лица которой стали добираться лучи солнца, опять расхохоталась,
как будто ее щекотали золотые блики, игравшие на ее щеках и слепившие ей
глаза сквозь сомкнутые ресницы.
Когда звонок у калитки известил о приходе Антуана и Жак увидел брата в
конце аллеи, он решительно встал, словно заранее обдумав, что будет делать
дальше, и побежал ему навстречу.
— Ты сегодня же уедешь?
— Да, в десять двадцать.
И Жак снова обратил внимание не на то, что лицо у Антуана утомленное, а
скорее на то, что все оно лучится, что в нем появилось какое-то непривычное,
чуть ли не воинственное выражение.
Он сказал негромко:
— А ты не навестишь вместе со мной после обеда госпожу де Фонтанен? —
Он почувствовал, что брат колеблется, отвел глаза и торопливо добавил: — Мне
просто необходимо нанести ей визит, а так неприятно идти туда одному.
— А Даниэль там будет?
Жак прекрасно знал, что его не будет, но ответил:
— Разумеется.
Они замолчали, увидя, что в одном из окон гостиной показался г-н Тибо,
державший в руке развернутую газету.
— А, вот и ты? — крикнул он Антуану. — Мне приятно, что ты приехал. —
Он всегда говорил с Антуаном уважительно. — Не входите, я сейчас спущусь к
вам.
— Так решено? — прошептал Жак. — Сошлемся на послеобеденную прогулку?
Господин Тибо никогда не поминал о том, что в свое время запретил Жаку
возобновлять сношения с семьей Фонтаненов. Из осторожности никто не
произносил при нем фамилию людей, которых он не терпел. Было ли ему
известно, что его повеление давным-давно нарушено? Кто знает. Отцовская
самоуверенность ослепляла его до такой степени, что, пожалуй, мысль о
подобном неповиновении просто не приходила ему в голову.
— Итак, он принят! — произнес г-н Тибо, тяжелой походкой спускаясь со
ступеней крыльца. — Наконец-то мы можем быть спокойны за будущее. — И
прибавил: — Давайте пройдемся перед обедом по дорожке вокруг лужайки. — И
чтобы объяснить, почему он сделал такое необычайное предложение, сейчас же
объявил: — Мне нужно побеседовать с вами обоими. Но сначала поговорим о
другом. — И он обратился к Антуану: — Ты не читал сегодняшних вечерних
газет? Что пишут о банкротстве Вильбо? Не видел?
— Это о вашем рабочем кооперативе?
— Да, голубчик. Полный крах. И вдобавок история прескандальная.
Ненадолго их хватило.
Тут послышался его сухой смешок, напоминавший покашливание.
«Как она меня поцеловала! — думал Антуан. Перед его мысленным взором
снова возник ресторан, Рашель за столом напротив него, подсвеченная, как на
сцене, снизу, светом, идущим из окон от самого пола. — Как странно она
засмеялась, когда я предложил ей mixed grill».
Он сделал над собой усилие, чтобы вникнуть в то, о чем говорит отец.
Впрочем, он был удивлен, что г-н Тибо так легко, так спокойно относится к
этому «краху»: ведь филантроп являлся членом общества, снабжавшего деньгами
пуговичную мастерскую в Вильбо после последней забастовки, когда рабочие
решили доказать, что могут обойтись без хозяев, и учредили производственный
кооператив.
Но г-н Тибо уже пустился в разглагольствования.
— Полагаю, что деньги на ветер не выброшены.