— Да с кем придется, — ответила она.
— Бывают и оба Казена, Фоке и вся ватага Периголей?
— Ну, разумеется.
— И все те же и все так же остроумны?
— Что поделать? Не всем же кончать Эколь Нормаль!
— А ведь, пожалуй, и нужно быть дураком, чтобы хорошо играть в теннис.
— Вполне вероятно. — Она вызывающе вскинула голову. — Вам лучше знать,
ведь вы прежде превосходно владели ракеткой. — И, резко оборвав разговор,
она обернулась к кузине: — Ведь ты еще не уезжаешь, Нико, душечка?
— Спроси у Феликса.
— О чем нужно спросить у Феликса? — проговорил г-н Эке, подходя к
девушкам.
«У крошки ослепительный цвет лица, — подумал Антуан, оглядывая Николь.
— Но по сравнению с Рашель…»
И сердце его возрадовалось.
— Значит, Жак, до скорой встречи, — говорила Г-жа де Фонтанен. — Ты
пойдешь завтра играть, Женни?
— Право, не знаю, мама. Вряд ли.
— Ну не завтра. Увидитесь как-нибудь на днях, — примирительным тоном
заметила г-жа де Фонтанен и, несмотря на возражения Антуана, пошла провожать
братьев до садовой калитки.
— По правде говоря, милочка, ты была не очень любезна со своими
друзьями! — воскликнула Николь, как только братья Тибо отошли на некоторое
расстояние.
— Прежде всего они вовсе мне не друзья, — возразила Женни.
— Тибо, с которым я работал, — вмешался Эке, — человек замечательный,
он уже сейчас на очень хорошем счету. Что собой представляет его брат, я не
знаю, но… — добавил он, и его серые глаза под стеклами пенсне лукаво
блеснули (он слышал короткий диалог между Жаком и Женни), — довольно редко
дурак поступает в Эколь Нормаль с первой попытки, да еще одним из первых…
Лицо Женни вспыхнуло. Николь поспешила вмешаться. Она довольно долго
прожила вместе с кузиной и хорошо узнала странности Женни, ее застенчивость,
которая постоянно находилась в противоборстве с гордостью и превращалась
иной раз в непомерную обидчивость.
— У бедняги фурункул на шее, — заметила она снисходительным тоном. — А
ведь это не располагает к любезностям.
Женни промолчала. Эке не стал настаивать; он обернулся к невесте.
— Николь, нам тоже пора уезжать, — сказал он тоном человека, привыкшего
к точному распорядку дня.
Появление г-жи де Фонтанен окончательно разрядило обстановку.
Женни пошла вместе с кузиной в комнату, где та оставила свое пальто, и,
помолчав, сказала негромко:
— Ну вот, лето у меня совершенно испорчено.
Николь, сидя перед зеркалом, поправляла прическу, ею владела одна мысль
— нравиться жениху; она сознавала, что хороша собой, и гадала, что он там,
внизу, говорит тете, думала, как будут они возвращаться в ночной тишине на
его автомобиле, и ей было не до кузины, не до ее плохого настроения. Но она
улыбнулась, увидев сердитое выражение лица подруги, сказала:
— Ты просто ребенок!
И не заметила, какой взгляд бросила на нее Женни.
Но она
улыбнулась, увидев сердитое выражение лица подруги, сказала:
— Ты просто ребенок!
И не заметила, какой взгляд бросила на нее Женни.
Раздался гудок машины. Николь быстро обернулась и со своей обаятельной
улыбкой — и ласковой, и невинной, и кокетливой — подбежала к кузине и хотела
обнять ее за талию. Но Женни невольно вскрикнула и отскочила в сторону. Она
была недотрога, даже не пожелала учиться танцевать, до того ей физически
претило прикосновение чьей-то руки; однажды, когда она была еще совсем
маленькой девочкой и вывихнула себе ногу, гуляя в Люксембургском саду,
пришлось отвезти ее домой в экипаже, но по лестнице она поднялась сама,
волоча больную ногу, так и не позволив консьержке на руках донести ее до
квартиры.
— Как ты боишься щекотки, — заметила Николь. И, глядя на нее своими
ясными глазами, она намекнула на тот разговор, который они вели, когда перед
обедом остались вдвоем, в аллее, среди цветущих роз. — Я так рада, что все,
все тебе рассказала, дорогая. Бывают дни, когда я просто задыхаюсь от
счастья. С тобой, сама знаешь, я всегда была настоящей. С тобой я всегда,
всегда такая, какая есть на самом деле! Мне бы так хотелось, родная, чтобы и
ты поскорее…
Сад, преображенный светом зажженных фар, был сказочно прекрасен, даже
театрален. Эке, подняв капот, привычными движениями опытного хирурга
налаживал зажигание. Николь свернула пальто и собралась было положить его к
себе на колени, но жених заставил ее одеться. Обращался он с ней, как с
девочкой, отданной ему на попечение. А может быть, он и вообще так
обращается со всеми женщинами — как с детьми? Кстати сказать, Николь
уступила ему так охотно, что это удивило Женни, даже пробудило у нее чувство
неприязни к ним обоим. «Нет, — подумала она, — поникнув своей маленькой
головкой, — такое счастье… не для меня».
Долго следила она глазами за яркой полосой, что виднелась среди
деревьев и бежала впереди машины, рассекая темноту. Она стояла, опершись на
садовую ограду, обнимая свою собачку и чувствуя такую острую тоску, такую
обиду, — хотя и сама не знала, кто ее обидел, — такую беспредметную надежду
на будущее, что, обратив лицо к звездному небу, вдруг захотела умереть, так
и не познав жизнь.