Отшвырнул папиросу, искуренную до
мундштука, скрестил ноги и глубоко вздохнул, — воздух от быстрой езды,
казалось, стал прохладнее. «Только бы Белен не забыл поставить малышу банки.
Спасем мальчугана и без хирургического вмешательства. Хотелось бы мне видеть
— как вытянется лицо у Луазиля. Уж эти хирурги! Сейчас они в моде, а что
толку? Жонглеры! Недаром старый мудрый Блек говорил: «Если бы у меня было
трое сыновей, я бы сказал самому неспособному — будь акушером, самому
мускулистому — берись за скальпель, а самому умному из троих — будь лекарем,
заботливо выхаживай больных и учись все лучше и лучше распознавать их
болезнь». И снова он почувствовал ликование, ликование, идущее из
сокровенных глубин его существа.
— Все-таки правильный я выбрал путь, — произнес он вполголоса.
Когда он добрался до своей квартиры, дверь, открытая в комнату Жака,
напомнила ему, что брат принят. Пять лет неусыпных наблюдений и забот, и
наконец успех. «Ясно помню тот вечер, когда встретил Фаври на улице Эколь, —
тогда у меня впервые мелькнула мысль, что Жаку нужно поступить в Эколь
Нормаль. В тот день сквер Монж засыпало снегом. Было попрохладнее, чем
сегодня», — вздохнул он. Он уже предвкушал, как приятно будет принять
холодный душ, и нетерпеливо, словно ребенок, стянул с себя одежду, разбросав
все куда попало.
Вышел он после душа помолодевшим. Он думал о Пакмель и посвистывал от
удовольствия. То, что на его языке называлось женщинами, занимало в его
жизни лишь второстепенное место, а для нежных чувств места вообще не было.
Он довольствовался мимолетными встречами и даже похвалялся этим, — ведь так
было практичнее. Впрочем, не считая иных вечеров, он довольно легко
воздерживался от всего этого — не потому, что держал себя в руках, не
потому, что обладал холодным темпераментом, а потому, что «все это»
составляло часть иного образа жизни, отличного от того, который он раз и
навсегда решил вести. Он считал, что все эти якобы необоримые влечения всего
лишь проявления слабой воли, он же был человеком «волевым».
«Дзинь!» — кто-то позвонил. Взгляд на часы: в крайнем случае еще есть
время осмотреть больного, перед тем как он присоединится к компании,
собравшейся у Пакмель.
— Кто там? — крикнул он через запертую дверь.
— Это я, господин Антуан.
Он узнал голос г-на Шаля и впустил его. Пока г-н Тибо жил в
Мезон-Лаффите, его секретарь по-прежнему работал на Университетской улице.
— А, да это вы? — будто в забытьи произнес г-н Шаль. Ему неловко было
смотреть на Антуана, стоявшего перед ним в кальсонах, и он отвернулся,
недоуменно пробормотав: — В чем дело? — и тут же добавил: — Ах да, вы
одеваетесь! — и поднял палец, словно разгадал загадку.
— Я вас не
побеспокоил?
— Я ухожу через двадцать пять минут, — поспешил предупредить его
Антуан.
— Настолько я вас не задержу. Посмотрите-ка, доктор. — Он положил
шляпу, снял очки и вытаращил глаза. — Ничего не видите?
— Где?
— У меня в глазу.
— В каком?
— Да вот в этом.
— Не двигайтесь. Ровно ничего не вижу. Может быть, просквозило?
— Да, наверное! Благодарю. Это пустяки, просквозило глаз, и все… Оба
окна были открыты. — Он кашлянул и надел очки. — Благодарю, вы меня
успокоили. Просквозило глаз, и все. Ведь это частенько случается — пустяки.
— Он хохотнул и добавил: — Видите, я немного отнял у вас времени.
Но он и не думал надевать шляпу и даже присел на краешек стула и,
вытащив носовой платок, вытер лоб.
— Жарища, — заметил Антуан.
— Да, уж это точно, — ответил г-н Шаль, хитро сощурившись. — Что и
говорить, грозовая погода. Жалко тех, кому приходится ходить туда да сюда,
хлопотать о всяких делах.
Антуан, шнуровавший ботинок, поднял голову.
— О каких же это делах?
— И все по такой жаре! — продолжал г-н Шаль. — Прямо задохнуться можно
во всех этих канцеляриях да комиссариатах. А ответ все откладывают и
откладывают на завтра, — заключил он, с незлобивым видом покачивая головой.
Антуан пристально смотрел на него.
— Кстати, — продолжал г-н Шаль, — я уже давно хотел спросить вас, не
знаете ли вы приюта для людей пожилого возраста?
— Пожилого возраста?
— Ну да. Для престарелых. А не для неизлечимых больных. Вроде
богадельни в Пуан-дю-Жур. Такого воздуха, как там, нигде не найти. И вот еще
о чем хотел я вас спросить, господин Антуан, раз уж мы с вами разговорились.
Не случалось ли вам находить монету в сто су — забытую монету?
— Забытую?.. Где, в кармане?
— Да нет… В саду. Можно сказать, на улице.
Антуан стоял с брюками в руках, смотрел на г-на Шаля и думал:
«Очутишься в обществе такого болвана и сам просто в идиота превращаешься».
Он сделал над собой усилие, чтобы сосредоточиться, и серьезно сказал:
— Мне не совсем ясен ваш вопрос.
— Значит, так… например, люди иногда теряют какую-нибудь вещь, а
другие ведь могут эту вещь найти… Верно?
— Разумеется.
— Ну вот, скажем, если бы ненароком вы ее нашли, как бы вы поступили с
находкой?
— Я бы стал разыскивать владельца.
— Так-то оно так. А если б никого не оказалось?
— Да где?..
— В саду, на улице, например…
— Ну тогда я отнес бы находку в полицейский комиссариат.
Господин Шаль усмехнулся.