— Ну что ж!
— В этом году я не брал отпуска; постараюсь получить две недели.
— Хорошо.
— А может быть, даже и три.
— Хорошо.
— Поедем куда-нибудь вместе, все равно куда… Верно?
— Хорошо.
— Если хочешь — в горы. В Вогезы. Или в Швейцарию. А может быть, и еще
дальше?
Рашель сидела, задумавшись.
— О чем ты думаешь? — спросил он.
— Да все об этом. Хорошо, поедем в Швейцарию.
— Или же на итальянские озера.
— Ну нет!
— Почему? Тебе не нравятся итальянские озера?
— Не нравятся.
Он все еще лежал — его убаюкивала легкая тряска вагона, и он
согласился:
— Ну что ж, поедем в другое место… Куда захочешь. — Но после паузы он
переспросил санным голосом: — А почему тебе не нравятся итальянские озера?
Она поглаживала кончиками пальцев лоб Антуана, его ресницы, поглаживала
виски, чуть впалые, как и щеки, и не отвечала. Он закрыл глаза, и в его
дремлющем мозгу засела упорная мысль:
— Значит, не хочешь говорить, почему ты против итальянских озер?
Она сделала чуть приметную недовольную гримаску:
— Да ведь там умер Арон. Ну да, мой брат, ты же знаешь? В Паланце.
Он подосадовал на свою настойчивость и все же осведомился:
— А разве он там жил?
— Да нет же; он там путешествовал. Совершал свадебное путешествие.
Она нахмурилась и немного погодя, как бы отгадав мысли Антуана,
прошептала:
— Чего только мне уже не привелось в жизни увидеть…
— Ты что, в ссоре со своей невесткой? — спросил он. — Ты никогда о ней
не говорила.
Поезд шел медленно. Она поднялась, выглянула в окно. Но, очевидно,
услышав вопрос Антуана, обернулась, спросила:
— Что? С какой невесткой? С Кларой?
— С женой твоего брата: ты же сказала, что он умер во время свадебного
путешествия.
— Она умерла вместе с ним. Я же тебе рассказывала об этом… Нет? — Она
не отрываясь смотрела в окно. — Оба утонули в озере. Так никто и не узнал,
как все это произошло. — Она поколебалась: — Никто, кроме, пожалуй, Гирша…
— Гирша? — воскликнул он, приподнимаясь на локте. — Значит, он был там
вместе с ними? Но… тогда и ты тоже?
— Ах, не будем говорить об этом сегодня, — умоляюще сказала она и снова
села. — Передай-ка мне сумочку. Ты не голоден?
Она развернула плитку шоколада, сжала ее зубами и протянула Антуану —
он, улыбаясь, подхватил игру.
— Так всего вкуснее, — сказала она, и в ее глазах мелькнуло что-то
сластолюбивое. Неожиданно она произнесла резким тоном:
— Клара была дочерью Гирша. Теперь-то понимаешь? Через дочь я и
познакомилась с отцом.
Теперь-то понимаешь? Через дочь я и
познакомилась с отцом. Неужели я тебе никогда не рассказывала об этом?
Он отрицательно покачал головой, но больше ни о чем не выведывал,
стараясь сопоставить новые для него подробности с теми, о которых слышал
раньше. К тому же Рашель, как всегда, когда он прекращал расспросы, начала
обо всем рассказывать по собственному почину:
— Ты не видел фотографии Клары? Я разыщу и покажу тебе. Она была моей
подругой. Мы познакомились еще в младшем классе. Но она пробыла в Опере
всего лишь год. Здоровье у нее было слабое, А может быть, Гирш предпочитал
держать ее при себе, что вполне возможно… Мы с ней подружились. По
воскресеньям я отправлялась к ней, в манеж Нейи. Тогда-то я и начала учиться
верховой езде, в одно время с ней. А позже, по заведенной привычке, мы
вместе катались верхом — все трое.
— Кто же это — все трое?
— Ну да — Клара, Гирш и я. А начиная с пасхи я стала заезжать за ними
три раза в неделю к шести утра. В восемь мне уже следовало быть в Опере. В
эту пору весь Лес принадлежал нам одним; было чудесно.
Она ненадолго замолчала. Он смотрел на нее, облокотясь на полку, и
совсем притих.
— Она была сумасбродка, — продолжала Рашель, отдаваясь воспоминаниям. —
Очень смелая, очень добрая; обаятельная; обаятельная и немного озорная, а
иногда взгляд у нее становился жуткий — совсем отцовский. В те времена она
была моей лучшей подругой, а мой брат уже несколько лет был в нее влюблен:
он и работал, поставив перед собой цель в один прекрасный день жениться на
ней. Но Клара не желала. Гирш, разумеется, тем более. И вдруг она сразу
перерешила, причем я сначала не могла понять почему. Впрочем, и во время
помолвки я еще ни о чем не подозревала. А потом уже было слишком поздно —
вступиться я не могла. — Она помолчала. — Ну а потом, недели три спустя, я
получила телеграмму от Гирша, который звал меня в Паленцу. Я понятия не
имела, что он поехал к ним, но когда выяснилось, что он там, я мигом почуяла
трагическую развязку. Да тут и тайны никакой нет. Ведь на шее у Клары
виднелись кровоподтеки. Он наверняка задушил ее.
— Кто это — он?
— Арон. Ее муж. В тот вечер он нанял лодку, собрался покататься по
озеру — один. Гирш ему не препятствовал: это ему было на руку; основания у
него, верно, были: он знал, что Арон думает покончить с собой. Да и Клара
тоже подозревала это; Гирш за ней не уследил, и она, улучив минуту, вскочила
в лодку, которая уже отчаливала от берега. По крайней мере, я до всего этого
мало-помалу сама дошла, потому что Гирш… — Она вздрогнула: — Гирш
непроницаем, — отчеканила она.
Она снова замолчала, и Антуан спросил.
— Но зачем же было кончать самоубийством?
— Арон вечно говорил об этом. Такой у него был конек с детства.
Поэтому-то я и не решилась что-нибудь ему сказать, и из-за моего
попустительства он женился.