«Знать кодекс — дело
хорошее», — замечает он, когда рассказывает об этом похождении.
Ринетта подумала и, наконец поняв, в чем дело, воскликнула:
— Вот подлость!
Даниэль склонился к ней лицом, ее дыхание овеяло ему щеки, губы. Он
глубоко вздохнул и полузакрыл глаза.
— Он ее бросил? — осведомилась старуха.
Даниэль не отвечал. Ринетта вскинула на него глаза. Он сидел, так и не
поднимая веки, не в силах скрыть желания. Она увидела вблизи его гладкую
кожу, жестокий склад губ, вздрагивающие ресницы; и вдруг, словно давно уже
ей были ведомы обманчивые тайны этого лица, что-то необоримое, как инстинкт,
восстало в ее душе против него.
— Так что же случилось потом с этой женщиной? — допытывалась мамаша
Жюжю.
Даниэль овладел собой, но голос его еще слегка дрожал; он ответил:
— Прошел слух, что она покончила с собой. Он же утверждает, что она
была больна чахоткой. — Даниэль деланно засмеялся и провел рукой по лбу.
Ринетта сидела прямо, прижавшись к спинке стула, стараясь держаться как
можно дальше от Даниэля. Отчего душу ее охватило такой смятение? Охватило
сразу, как только она увидела его лицо, улыбку, взгляд. Все в этом красивом
юноше ее отталкивало — и его манера склоняться, и его изящные движения,
особенно его руки, выразительные руки с длинными пальцами… Никогда в жизни
она бы не подумала, что в ней затаилась, так сказать, сидит настороже такая
неприязнь к незнакомому человеку.
— Значит, попросту говоря, я кокетка? — вскричала Мария-Жозефа,
призывая в свидетели всех сидевших за столом.
Батенкур бесхитростно улыбнулся.
— Да я, право, не виноват. Во французском языке есть только одно слово
для обозначения того, что пленительнее всего на свете: стремления нравиться.
— Этого еще не хватало! — выкрикнула г-жа Долорес.
Все обернулись. Но дело касалось мальчугана, он уронил полную ложку
мороженого на свою черную курточку, и тетка потащила его к умывальнику.
Жак воспользовался тем, что она ушла, и спросил Поль, радуясь, что
поближе с ней познакомится:
— Вы ее знаете?
— Немного знаю.
Говорить ей не хотелось, она вообще не была болтливой, да и вдобавок
настроение у нее было невеселое. Но Жак только что с такой чуткостью к ней
отнесся. И она продолжала:
— Представьте, ведь она женщина не злая. И к тому же богатая. Она долго
жила с одним сочинителем, который все для театров пишет. А после вышла замуж
за аптекаря, а тот умер. Она каждый год до сих пор большие доходы получает
за его патентованные лекарства. Наверное, знаете, «средство от мозолей
Долорес»? Неужели не знаете? Она молодец, ничего не скажешь: у нее в сумочке
всегда есть образны на пробу. Средство — прямо блеск, можете убедиться.
Сама-то она со странностями. Дома держит с дюжину кошек, тащит их отовсюду.
И рыбок разводит, у нее в спальне стоит большой аквариум.
И рыбок разводит, у нее в спальне стоит большой аквариум. Животных обожает.
А вот детей не любит. — Поль покачала головой. — Чудная какая-то, — сказала
она в заключение.
Ей трудно было дышать, когда она разговаривала. И Жак это заметил. Но
все же он старался поддержать беседу. У него мелькнула мысль, что у нее
больное сердце, и с губ сорвалось весьма некстати:
— «У сердца есть свои сужденья, неведомые рассудку».
Она призадумалась.
— «Они неведомы рассудку», — поправила она, ударяя пальцами по столу,
словно по клавишам. — Иначе стих корявый.
Его тянуло к ней, несмотря ни на что. Однако уже меньше хотелось
посвятить ей жизнь. «Стоит мне чуть-чуть проникнуть в душу человека, и я уже
готов полюбить его», — подумал он. Ему вспомнилось, как однажды на прогулке
он заметил это свое свойство впервые: прошлым летом в лесу Вирофле, куда он
отправился вместе с товарищами Антуана и студенткой медицинского факультета,
шведкой, которая вдруг оперлась о его руку и стала делиться воспоминаниями о
своем детстве.
И тут внезапно до его сознания дошло, что Антуан не пришел. Уже
половина десятого!
Вне себя от нервной тревоги, забыв обо всем на свете, он стал трясти
Даниэля за плечо:
— Уверяю тебя, что-то случилось!
— Да с кем?
— С Антуаном!
В это время все уже стали подниматься из-за стола. Жак вскочил. Даниэль
стоял, держась поближе к Ринетте, и пытался его разуверить.
— Да ты просто спятил! Ведь ты знаешь, как бывает с врачами, —
задержали у больного…
Но Жака уже и след простыл. Он не мог рассуждать, не мог перебороть
страшного предчувствия и сломя голову бросился к гардеробу; ни с кем не
попрощавшись, забыв о Поль, ринулся он на улицу. «Я накликал на Антуана
беду! — в ужасе твердил он. — Да, я, я… Возмечтал о черном костюме,
который увидел на том субъекте, пересекавшем площадь Медичи!..»
Трио музыкантов принялось за вальс. Несколько пар уже кружились в зале
бара. Даниэль заметил, как Фаври, выдвинув вперед подбородок, словно что-то
вынюхивал и, моргая, уставился на Ринетту. И Даниэль стремительно подошел к
ней, опередив его.
— Можно вас пригласить на бостон?
Она видела, что он направляется к ней, не спускала с него враждебного
взгляда и, подождав, пока он не отвесит ей легкий поклон, сказала:
— Нет.
Он скрыл удивление, улыбнулся.
— Отчего же нет? — спросил он, подражая ее интонации. И был так уверен
в ее согласии, что добавил: — Ну, пойдемте же. — И подошел совсем близко.
Его самоуверенность вывела ее из себя.
— С вами нет! — жестко ответила она.
— Значит, нет? — повторил он. А его черные глаза вызывающе глядели на
нее, словно говорили: «Стоит мне захотеть!»
Она отвернулась и, заметив Фаври, который не решался приблизиться, сама
подошла к нему, как будто он ее уже пригласил, и молча стала танцевать с
ним.