— Но все дело в том, чтобы
здесь удержаться.
Он был прав. Место было не из приятных, как жалобно заметил Лапуль,
развеселив роту. Все опять залегли на сжатом поле, и тем не менее убило еще
трех солдат. На вершине бушевал настоящий ураган; из Сен-Манжа, Фленье и
Живонны снаряды сыпались в таком количестве, что земля дымилась, как будто
под проливным дождем. Конечно, позицию невозможно удержать надолго, если
войска, брошенные сюда так безрассудно, не поддержит артиллерия. Говорили,
что генерал Дуэ приказал двинуть две резервные батареи; и каждую секунду
солдаты встревоженно оборачивались в ожидании пушек, но пушки не появлялись.
— Это нелепо, нелепо! — твердил капитан Бодуэн, раздраженно шагая взад
и вперед. — Нельзя посылать полк куда попало и не давать ему немедленно
подкреплений!
Заметив слева ложбину, он крикнул лейтенанту Роша:
— Послушайте, лейтенант! Рота может укрыться там!
Роша не двинулся с места и, продолжая стоять во весь рост, только пожал
плечами.
— Э, здесь или там, — право, капитан? везде одна и та же музыка!..
Пожалуй, лучше всего не двигаться.
Тут капитан Бодуэн, который обычно никогда не бранился, вдруг вспылил:
— Черт подери! Да нас всех здесь ухлопают! Нельзя же позволить, чтобы
нас перебили так, здорово живешь!
Он заупрямился и решил своими глазами удостовериться, лучше ли та
позиция, на которую он указал. Но, не пройдя и десяти шагов, он вдруг исчез
в дыму от взрыва; осколком снаряда ему раздробило правую ногу. Он повалился
на спину, пронзительно вскрикнув, словно испуганная женщина.
— Я так и знал, — буркнул Роша. — Не стоило ему суетиться: если уж
суждено подохнуть, то подохнешь.
Увидя, что капитан упал, солдаты его роты встали; он звал на помощь,
умоляя, чтоб его унесли; Жан и вслед за ним Морис подбежали к нему.
— Друзья! Ради бога! Не оставляйте меня! Отнесите в лазарет!
— Ну, господин капитан, это не так-то легко… Но все-таки можно
попробовать.
Они стали совещаться, как его поднять, но вдруг заметили двух
санитаров, которые укрылись за плетнем и как будто ждали работы. Жан и Морис
стали настойчиво звать их, замахали руками, и санитары подошли. Если они
доберутся до лазарета без злоключений, капитан будет спасен. Но дорога
предстояла длинная, а железный град хлестал все сильней.
Санитары туго перевязали капитану ногу, переплели руки и посадили на
них раненого; он обхватил каждого за шею. Узнав о случившемся, прискакал
полковник де Винейль. Он знал капитана еще со дня его выпуска из Сен-Сирской
школы, любил его и был потрясен.
— Мой бедный мальчик! Мужайтесь! Это ничего! Вас спасут…
Капитан махнул рукой, словно наконец снова набрался храбрости:
— Нет, нет, кончено! Но так лучше! Ужасней всего ждать неизбежного.
Его унесли.
Его унесли. Санитарам посчастливилось благополучно добраться до
изгороди, и они пустились в путь со своей ношей. Когда они исчезли в роще,
где находился лазарет, полковник вздохнул с облегчением.
— Господин полковник! — внезапно вскрикнул Морис. — Да ведь вы тоже
ранены!
Он заметил, что левый сапог полковника забрызган кровью. Каблук, должно
быть, оторвало, и кусок голенища врезался в ногу.
Полковник де Винейль, удержавшись в седле, спокойно нагнулся и взглянул
на ногу, которая, по-видимому, воспалилась и отяжелела.
— Да, да, — пробормотал он, — это, наверно, только что… Ничего,
держаться в седле можно…
И, возвращаясь на свой пост, чтобы стать во главе полка, он прибавил:
— Пока еще сидишь верхом, все в порядке!
Наконец прибыли две батареи артиллерийского резерва. Для встревоженных
солдат это явилось огромным подспорьем, словно пушки были крепостным валом,
спасением и гром их заставит замолчать вражеские орудия. К тому же глазам
представлялось великолепное зрелище: батареи ехали в строгом боевом порядке,
за каждым орудием следовал зарядный ящик, ездовые на подседельных лошадях
держали в поводу уносных, орудийная прислуга сидела на передках, бригадиры и
фейерверкеры скакали каждый, где ему полагалось. Казалось, они едут на
парад, старательно соблюдая установленные дистанции, но мчались при этом по
сжатым полям с бешеной скоростью, с оглушительным грозовым грохотом.
Морис, улегшись снова на землю, приподнялся и с восторгом сказал Жану:
— А-а! Слева батарея Оноре. Я вижу по солдатам. Жан толкнул его и
бросил опять на землю.
— Да ложись ты! И не шевелись!
Но оба, припав щекой к земле, больше не отрывали взгляда от батареи, с
любопытством следя за ее передвижением, взволнованно наблюдая этих
спокойных, деятельных и храбрых солдат, от которых они ждали победы.
Вдруг слева, на голой вершине, батарея остановилась; в мгновение ока
канониры соскочили, отцепили передки; ездовые оставили орудия на позиции,
повернули коней, отъехали на пятнадцать метров назад и застыли лицом к
неприятелю. Все шесть орудий были уже наведены, установлены на большом
расстоянии одно от другого, по два в трех подразделениях, под командой
лейтенантов, вое шесть объединены под начальством худого долговязого
капитана, который совсем некстати маячил вехой на плоскогорье. Быстро
произведя вычисления, капитан крикнул:
— Прицел на тысячу шестьсот метров!
Мишенью была выбрана прусская батарея, налево от Фленье, за
кустарниками; под ее страшным огнем на горе Илли невозможно было держаться.
203 — Смотри, — стал объяснять Жану Морис, который не мог молчать, —
орудие Оноре в среднем подразделении. Вот он нагнулся вместе с наводчиком.