У него разрешение от полковника; он с ним знаком.
Чего он лезет не в свое дело, этот мужик, у которого руки еще пахнут
навозом? Левассер был принят осенью в корпорацию адвокатов, пошел
добровольцем в армию и зачислен в 106-й полк не через призывной пункт, а
благодаря покровительству полковника; он готов тянуть солдатскую лямку, но с
первого же дня службы в нем поднялось отвращение, глухой протест против этой
деревенщины, безграмотного парня, который им командовал.
— Ладно, — спокойно ответил Жан, — пусть вас застукают, мне-то что.
Он отвернулся, заметив, что Морис не врет; в эту минуту появился
полковник де Винейль; у него была благородная, величественная осанка,
удлиненное желтое лицо и густые седые усы; увидев Вейса и солдата, он
улыбнулся. Полковник быстро шел к ферме, расположенной справа, в двухстах —
трехстах
шагах, среди плодовых деревьев: там на ночь разместился штаб.
Неизвестно, был ли там командир 7-го корпуса; он понес тяжелую утрату: под
Виссенбургом был убит его брат. Но в штабе безусловно находился бригадный
генерал Бурген-Дефейль, командовавший 106-м полком, крикливый краснорожий
толстяк, коротышка, прожигатель жизни, очень неумный, что, впрочем, ему
нисколько не мешало. Вокруг фермы люди суетились еще больше: каждую минуту
уходили и приходили вестовые, штаб жил лихорадочным ожиданием запаздывающих
известий о большом сражении; с утра все чувствовали, что оно действительно
произошло, и где-то поблизости. Но где? И каковы его последствия?
Приближалась ночь, и, казалось, вместе с темнотой росла тревога, охватывая
сад и стога, стоявшие вокруг хлевов. Да еще говорили, будто поймали
прусского шпиона, который бродил вокруг лагеря, и повели на допрос к
генералу. Может быть, полковник де Винейль получил какую-нибудь телеграмму —
он побежал в штаб так быстро.
Между тем Морис опять заговорил с шурином Вейсом и с двоюродным братом
— унтером Оноре Фушаром. Барабанный бой донесся сначала издали, мало-помалу
загрохотал, приближаясь, прогремел рядом, в скорбной тишине вечера, а они
как будто и не слышали.
Внук героя великой наполеоновской армии, Морис родился в Шен-Попюле;
его отец был незаметный человек и дошел до скромной должности сборщика
податей. Мать, крестьянка, умерла, произведя на свет близнецов — Мориса и
его сестру Генриетту. Сестра и воспитала его, хотя была еще совсем девочкой.
Он пошел на войну добровольцем, после того как совершил немало ошибок по
легкомыслию, слабохарактерности и возбудимости, промотал деньги на игру, на
женщин, на забавы во всепожирающем Париже, куда он приехал кончать
юридический факультет, пока его семья выбивалась из сил, чтобы сделать из
него барина. Отец с горя умер, сестра отдала Морису свои последние деньги,
но, к счастью, вышла замуж за честного человека, эльзасца из Мюльгаузена, —
Вейса, который долго был счетоводом на сахарном заводе в Шен-Попюле, а
теперь служил старшим мастером у Делагерша, одного из крупнейших фабрикантов
сукна в Седане.
Отец с горя умер, сестра отдала Морису свои последние деньги,
но, к счастью, вышла замуж за честного человека, эльзасца из Мюльгаузена, —
Вейса, который долго был счетоводом на сахарном заводе в Шен-Попюле, а
теперь служил старшим мастером у Делагерша, одного из крупнейших фабрикантов
сукна в Седане. Морис считал, что вполне исправился: по своей
неуравновешенности он быстро переходил от надежды к отчаянию; великодушный,
восторженный, он не мог остановиться ни на чем, покоряясь любому порыву. Это
был белокурый, небольшого роста человек, с высоким лбом, маленьким носом и
подбородком, с тонкими чертами лица; у него были серые, кроткие, иногда
вспыхивающие безумным огнем глаза.
Вейс поспешил в Мюльгаузен накануне начала военных действий, с
намерением уладить семейное дело; для встречи с шурином он воспользовался
любезностью полковника де Винейля, потому что полковник приходился дядей
молоденькой жене Делагерша, красивой вдове, которая вышла за фабриканта год
тому назад и с детских лет была знакома Морису и Генриетте, живя по
соседству с ними. К тому же, кроме полковника, Морис встретил здесь в лице
своего ротного командира, капитана Бодуэна, знакомого Жильберты, молодой
г-жи Делагерш, по слухам, ее близкого друга в те годы, когда она была
замужем за старшим лесничим Мажино в Мезьере.
— Крепко поцелуйте за меня Генриетту! — повторял, обращаясь к Вейсу,
Морис, страстно любивший сестру. — Скажите ей, что она будет довольна мной,
я хочу, чтобы она могла мной гордиться.
При воспоминании о былых безумствах у него показались на глазах слезы.
Вейс, тоже взволнованный, перебил его, обратившись к артиллеристу Оноре
Фушару:
— Как только приеду в Ремильи, зайду к вашему отцу и скажу, что видел
вас и что вы здоровы.
Отец Фушара, крестьянин, владелец небольших участков земли и торговец
мясом, был братом матери. Генриетты и Мориса. Он жил в Ремильи, на холме, в
шести километрах от Седана.
— Ладно! — спокойно ответил Оноре Фушар. — Отцу на меня наплевать, ну,
да все равно, зайдите к нему, если это доставит вам удовольствие.
В эту минуту у фермы произошло движение: оттуда свободно вышел, под
надзором только одного офицера, бродяга, заподозренный в шпионаже. Наверно,
он показал свои документы, рассказал какую-нибудь басню, и его просто решили
выгнать из лагеря. На таком расстоянии, да еще в сумерках, трудно было
разглядеть этого огромного, плечистого, рыжеватого детину.
Но Морис воскликнул:
— Оноре! Погляди-ка!.. Да это как будто пруссак, помнишь? Голиаф!
Услышав это имя, артиллерист вздрогнул. У него сверкнули глаза: Голиаф
Штейнберг, батрак с фермы, человек, поссоривший его с отцом, отнявший у него
Сильвину! Вспомнилась вся эта мерзкая история, вся гнусность и подлость, от
которой он до сих пор страдал! Он бы побежал за ним, задушил бы его! Но этот
человек был уже за пирамидами ружей, уходил, исчезал в темноте.