— Там, налево, Ионк… Сражаются под Бомоном,
господин генерал.
— Да, под Варнифоре или под Бомоном, — подтвердил Дюка.
Генерал буркнул:
— Бомон! Бомон! В этой проклятой местности ничего не разберешь…
И громко спросил:
— А сколько километров отсюда до Бомона?
— Около двенадцати, если идти вот по этой дороге, из Шена в Стенэй.
Пушки не умолкали, казалось, они двигались с запада на восток,
беспрерывно грохоча. Самбюк прибавил:
— Черт подери! Дело жаркое!.. Я таю и думал, я вас предупредил сегодня
утром, господин генерал: это, должно быть, те батареи, что мы видели в лесах
Дьеле. Теперь пятому корпусу приходится иметь дело со всей армией, которая
пришла через Бюзанси и Боклер.
Все промолчали; сражение грохотало вдали еще сильней. Морис стиснул
зубы: ему неудержимо хотелось кричать. Почему они не идут на залпы пушек
немедленно, не тратя лишних слов? Никогда еще он не испытывал такого
возбуждения. Каждый выстрел отдавался у него в груди, приподнимал, толкал
его вперед, вызывал в нем потребность очутиться немедленно там, участвовать
в боях, покончить с бездействием. Неужели они опять пройдут мимо сражения,
только коснутся его локтем и не израсходуют ни одного патрона? Начальники
словно побились об заклад — с самого объявления войны тащить их за собой и
удирать! В Вузье они слышали только стрельбу арьергарда. В Оше неприятель
лишь несколько минут стрелял им в спину. И они опять удерут, они и на этот
раз не бросятся помочь товарищам? Морис взглянул на Жана. Жан тоже был очень
бледен; его глаза лихорадочно блестели. При этом неистовом призыве пушек у
всех забились сердца.
Произошла новая задержка. По узкой тропинке на бугор поднимался штаб.
Сюда спешил встревоженный генерал Дуэ. Допросив вольных стрелков, он с
отчаянием охнул. Но даже если бы его уведомили утром, что мог он сделать?
Маршал определенно приказал во что бы то ни стало переправиться через Маас
до вечера. А как теперь соединить эшелоны, которые двигаются на Рокур, и
быстро направить их на Бомон? Ведь они придут туда слишком поздно! 5-й
корпус, наверно, уже отступает к Музону и явно идет все дальше на восток,
судя по пушечным выстрелам, грохотавшим словно удаляющийся ураган, несущий
град и беду. Вокруг до самого горизонта расстилались долины и холмы, равнины
и леса. И генерал Дуэ воздел руки к небу, терзаясь своим бессилием, и отдал
приказ идти дальше на Рокур.
О, это продвижение в глубине ущелья Стонны, между высоких гребней, под
грохот пушек, по-прежнему гремевших справа! Во главе 106-го полка ехал на
коне полковник де Винейль. прямой, бледный, неподвижный, моргая глазами,
словно удерживаясь от слез. Капитан Бодуэн молча кусал усы, и лейтенант Роша
глухо ворчал и ругался, осыпая бранью всех и самого себя. И даже те солдаты,
которым не хотелось сражаться, даже самые робкие из них чувствовали
потребность кричать и драться; в них нарастал гнев против постоянных
поражений, бешенство от необходимости снова отступать тяжелыми неверными
шагами, когда проклятые пруссаки истребляют их товарищей.
У подножия Стонны, там, где извилистый путь ведет вниз, между холмов,
дорога расширилась. Войска проходили по открытым полям, пересеченным
лесками. 106-й полк, находившийся в арьергарде, на каждом шагу ждал
нападения: ведь неприятель шел за колонной по пятам, следил за ней, явно
выжидая благоприятной минуты, чтобы атаковать ее с тыла. Отряды его
кавалерии, пользуясь малейшей неровностью почвы, пытались приблизиться с
флангов. Несколько эскадронов прусской гвардии вышли из-за леса, но
остановились перед маневром французского гусарского полка, который выступил
вперед, расчищая дорогу. И благодаря этой передышке отступление продолжалось
в относительном порядке; войска приближались к Рокуру, как вдруг зрелище,
которое они увидели, усилило общее смятение и окончательно расстроило ряды.
На проселочной дороге показалась беспорядочная толпа беглецов, раненых
офицеров, безоружных солдат; обозные лошади неслись вскачь, люди бежали,
обезумев, словно их гнало ураганом. Это были остатки бригады 1-й дивизии,
которая сопровождала транспорт, отправленный утром в Музон через Безас. Они
сбились с пути и, по несчастной случайности, попали вместе с частью
транспорта в Варнифоре, близ Бомона, в разгар полного разгрома 5-го корпуса.
Они были застигнуты врасплох, атакованы с фланга и, уступая неприятелю в
численности, бежали; они возвращались с поля боя окровавленные, ошалелые,
полуобезумевшие, они потрясли душу товарищей. Их рассказы сеяли ужас;
казалось, их принес громовой грохот пушек, который безостановочно раздавался
с полудня.
И вот при выступлении из Рокура началась неистовая толчея. Надо ли
свернуть направо к Отрекуру, чтобы переправиться через Маас в Вилье, как
было решено? Генерал Дуэ встревожился, стал колебаться, опасаясь, не занят
ли мост, не попал ли он уже в руки пруссаков. Он предпочел идти прямо через
ущелье Арокур, чтобы до ночи пройти в Ремильи. После Музона — Вилье; после
Вилье — Ремильи; войска шли дальше, а за ними все слышался галоп немецких
улан. Оставалось только шесть километров; но было уже пять часов, и все
смертельно устали. Они не присели с самой зари, но за двенадцать часов
прошли меньше трех миль, топчась на месте, теряя силы в бесконечном
ожидании, среди сильнейших волнений и страхов. Две последние ночи солдаты
почти не спали и от самого Вузье ни разу не наелись досыта. Они валились с
ног от истощения. А в Рокуре их ждала еще более печальная участь.
В богатом городке много фабрик, широкая улица, застроенная хорошими
домами, красивая церковь и мэрия. Но эту ночь здесь провели император и
маршал Мак-Магон, здесь теснился штаб и императорская квартира; потом здесь
прошел весь 1-й корпус, все утро протекая рекой по этой дороге; запасы
истощились, булочные и бакалейные лавки опустели, в домах не осталось ни
крошки.