Морис стал подшучивать над Лапулем, который беспокоился об исчезнувших
Шуто и Лубе и готов был идти на поиски. «Ловко придумано, хочет где-нибудь
укрыться за деревом и покуривать трубку!» Паш считал, что Шуто и Лубе
задержаны в лазарете: там не хватает санитаров. Тоже невеселое дело —
подбирать под огнем раненых! И, одержимый суевериями родного села, Паш
прибавил, что нельзя прикасаться к покойникам: это приносит несчастье,
накличешь смерть.
— Да замолчите, черт вас возьми! — закричал лейтенант Роша. — Подыхаем
мы, что ли?
Полковник де Винейль обернулся. В первый раз с самого утра на его лице
появилась улыбка. Потом он опять застыл верхом на своем коне, ожидая
приказов, как всегда невозмутимый под огнем.
Морис заинтересовался санитарами и смотрел, как они ищут во всех
рытвинах раненых. В конце ложбины, за косогором, наверно, был летучий
лазарет для оказания первой помощи; служители обследовали плоскогорье и
быстро поставили палатку; они выгрузили из фургона инструменты, аппараты,
белье — все, что необходимо для спешных перевязок, перед отправкой, раненых
в Седан, куда их посылали, как только удавалось достать повозки, которых уже
не хватало.
Здесь были только низшие служащие. И особенно упорное, не увенчанное
славой геройство проявляли санитары. Одетые в серое, с красным крестом на
кепи и рукаве, они медленно, спокойно проникали под обстрелом всюду, где
падали раненые. Они ползли на коленях, старались пользоваться рвами,
плетнями, всеми неровностями почвы, не выставляя напоказ свою храбрость и не
подвергая себя опасности без пользы. И как только находили упавших, сейчас
же начиналась тяжелая работа: многие раненые теряли сознание, и надо было
отличить раненых от убитых. Одни лежали, уткнувшись лицом в землю, в луже
крови и могли погибнуть от удушья; у других рот был набит грязью, словно они
кусали землю; некоторые валялись вповалку, кучей; руки и неги были сведены
судорогой, грудь почти раздавлена. Санитары бережно высвобождали и подбирали
тех, кто еще дышал, выпрямляли им руки и ноги, приподнимали голову и
обмывали, как могли. У каждого санитара была фляга со свежей водой, которую
они расходовали очень скупо. И часто они подолгу стояла на коленях, стараясь
привести раненого в чувство и выжидая, пока он откроет глаза.
Шагах в пятидесяти, слева, Морис увидел, как санитар пытается
определить, куда ранен солдат; кровь по капле сочилась из рукава. Человек с
красным крестом, наконец, нашел причину кровотечения и остановил его, зажав
артерию. В неотложных случаях санитары оказывали первую помощь, предохраняли
раненых от резких движений при переломах, бинтовали руки и ноги, приводя их
в неподвижное состояние, чтобы не повредить при переноске. А эта переноска
сама по себе являлась трудным делом: санитары поддерживали тех, кто мог
ходить, других несли на руках, как малых детей, или на спине, обвив их
руками свою шею; иногда вдвоем, втроем или вчетвером, в зависимости от
степени ранения, они составляли из своих оплетенных рук сиденье, а то несли
раненых, держа их за ноги и за плечи.
Кроме обычных носилок, пользовались
еще изобретательно придуманными носилками из винтовок, связанных ремнями от
ранцев. И повсюду на равнине, которую осыпали снаряды, они шли поодиночке
или по нескольку человек, со своей ношей, опустив голову, нащупывая ногой
землю, продвигаясь осторожно и вместе с тем героически смело.
Морис смотрел, как один из них, худой, тщедушный человек, нес повисшего
у него на шее тяжелого сержанта, которому перебило ноги; казалось,
трудолюбивый муравей несет слишком большое зерно; вдруг санитар споткнулся и
вместе со своей ношей исчез в дыму разорвавшегося снаряда. Когда дым
рассеялся, Морис снова увидел сержанта на спине у санитара; сержант не был
ранен, но санитар упал: у него был вспорот бок. Тогда пришел другой
трудолюбивый муравей; он перевернул, осмотрел погибшего товарища, взвалил
раненого сержанта себе на спину и унес.
Морис шутливо сказал Лапулю:
— Гляди, если тебе больше нравится эта работа, подсоби-ка им!
С некоторого времени батареи в Сен-Манже неистовствовали; все сильней
сыпался град снарядов; капитан Бодуэн по-прежнему раздраженно прогуливался
перед своей ротой; наконец он не выдержал и подошел к полковнику. Какая
досада! Так долго испытывать терпение войск и не посылать их в дело!
— Я не получил приказа, — стоически ответил полковник.
Мимо опять промчался генерал Дуэ в сопровождении своего штаба. Он
только что виделся с генералом де Вимпфеном, который поспешил сюда и умолял
его держаться стойко; генерал Дуэ счел возможным это обещать, но при
определенном условии, что Крестовую гору Илли на правом фланге будут
оборонять. Если французы потеряют позицию Илли, он не отвечает больше ни за
что, — тогда отступление неизбежно. Генерал де Вимпфен ответил, что войска
1-го корпуса займут Крестовую гору; и правда, почти немедленно там
расположился полк зуавов. Генерал Дуэ успокоился и согласился послать
дивизию Дюмона на помощь 12-му корпусу, которому угрожала опасность. Но
через четверть часа, удостоверившись в прочном положении своего левого
фланга, он заметил, что Крестовая гора опустела: зуавов больше нет,
плоскогорье оставлено; под адским огнем немецких батарей с холма Фленье
здесь больше нельзя было держаться; он вскрикнул и поднял руки к небу. В
отчаянии, предвидя поражение, генерал Дуэ помчался на правый фланг и вдруг
попал в самую гущу разгромленной дивизии Дюмона, которая беспорядочно
отступала, обезумев, смешавшись с остатками 1-го корпуса. Отступив, этот
корпус уже не мог отбить свои прежние позиции. Оставив Деньи XII саксонскому
корпусу, а Живонну — прусской гвардии, он вынужден был отойти на север через
Гаренскйй лес, под обстрелом батарей, установленных неприятелем на всех
высотах, от края до края долины.