* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *
I
Темный домик в Базейле, где ночевал Вейс, внезапно затрясся. Вейс
проснулся и вскочил с постели. Он прислушался: гремели пушки. Вейс нащупал
спички, зажег свечу и посмотрел на часы: было четыре часа утра, чуть
светало.
Он быстро надел пенсне, окинул взглядом главную улицу — дорогу на
Дузи, которая проходит через Базейль; казалось, ее окутала густая пыль,
ничего нельзя было разобрать. Тогда он прошел в другую комнату, — окно ее
выходило на луга и Маас, — и понял, что это утренний туман поднимается от
реки, обволакивая даль. За этим покровом, на другом берегу, немецкие пушки
гремели все сильней. Вдруг им ответила французская батарея так близко и с
таким грохотом, что стены домика задрожали.
Дом Вейса стоял почти в центре Базейля, справа, в нескольких шагах от
Церковной площади. Слегка отступавший фасад выходил на дорогу; домик был
двухэтажный, в три окна, с чердаком, а позади дома простирался довольно
большой сад, спускавшийся до самых лугов; оттуда открывалась огромная
панорама холмов от Ремильи до Френуа. Накануне Вейс лег спать только в два
часа ночи: усердствуя, как полагается новому владельцу, он предварительно
запрятал в погреб все припасы и, стараясь по возможности предохранить мебель
от пуль, заложил окна тюфяками. В нем закипал гнев при мысли, что этот
желанный, с таким трудом приобретенный домик, которым он так мало
пользовался, могут разграбить пруссаки.
Между тем с улицы кто-то крикнул:
— Вейс! Слышите?
Это был Делагерш; он ночевал в своей красильне, в большом кирпичном
здании, примыкавшем к домику Вейса. Все рабочие бежали через леса в Бельгию;
его дом охраняла только сторожиха, вдова каменщика; ее звали Франсуаза
Киттар. Она растерялась, трепетала и сама бежала бы вместе с другими, но ее
десятилетний мальчуган Огюст заболел тифом, и его нельзя было трогать с
места.
— Ну, — повторил Делагерш, — слышите? Начинается!.. Было бы
благоразумней вернуться сейчас же в Седан.
Вейс твердо обещал жене уйти из Базейля при малейшей опасности и был
тогда уверен, что сдержит обещание. Но ведь завязался только артиллерийский
бой, стреляли на дальнем расстоянии, скорей наудачу, в утреннем тумане.
— Подождем, чего там! — ответил он. — Спешить некуда.
А Делагерша обуяло непреодолимое любопытство, и он расхрабрился. Всю
ночь он не смыкал глаз, интересуясь приготовлениями к обороне. Командующий
12-м корпусом генерал Лебрен был предупрежден, что его атакуют на заре, и,
получив приказание воспрепятствовать во что бы то ни стало взятию Базейля
неприятелем, он за ночь укрепился. Дорогу и улицу уже преграждали баррикады;
во всех домах расположились маленькие гарнизоны по нескольку человек; каждый
переулок, каждый сад был превращен в крепость. И с трех часов, в густом
мраке ночи, бесшумно разбуженные войска уже стояли на боевых постах; все
шаспо были только что смазаны, подсумки набиты девяноста патронами, как
полагалось по уставу. Первый залп неприятельских пушек никого не удивил;
французские батареи, установленные позади, между Балаком и Базейлем,
немедленно ответили, но только чтобы заявить о своем присутствии: они
стреляли наугад, в туман.
— Знаете, — сказал Делагерш, — красильню будут здорово оборонять… У
меня целый взвод. Приходите посмотреть!
И правда, туда поставили сорок с лишним солдат морской пехоты; ими
командовал лейтенант, высокий белокурый юноша, решительный и упрямый.
Солдаты уже заняли здание: одни проделали бойницы в ставнях на втором этаже
с улицы, другие пробили амбразуры в низкой стене, которая отделяла двор от
лугов, расстилавшихся за домом.
В этом дворе Делагерш и Вейс встретили лейтенанта, который старался
что-то разглядеть в предутренней дымке.
— Проклятый туман! — пробормотал он. — Нельзя же сражаться вслепую.
И, помолчав, он вдруг, без всякой последовательности, спросил:
— Какой у нас сегодня день?
— Четверг, — ответил Вейс.
— Правда, четверг… Черт побери! Живешь и ничего не знаешь, как будто
весь мир перестал существовать!
Вдруг среди неумолкаемого грома пушек, в пятистах или шестистах метрах,
у самого края лугов, раздался треск оживленной перестрелки. Открылось
неожиданное зрелище: солнце поднялось, белая дымка над Маасом разлетелась, в
клочьях тонкой кисеи показалось голубое небо, незапятнанная лазурь.
Наступило чудесное утро восхитительного летнего дня.
— А-а! — воскликнул Делагерш. — Они переходят железнодорожный мост.
Видите, они стараются пробраться вдоль полотна… Как нелепо, что наши не
взорвали мост!
Лейтенант гневно махнул рукой: минные камеры, по его словам, были
заряжены, но накануне, после четырехчасового боя за этот мост, наши позабыли
его поджечь.
— Нам везет! — коротко сказал он.
Вейс смотрел, стараясь понять, в чем дело. Французы занимали в Базейле
сильную позицию. Поселок, расположенный по обе стороны дороги на Дузи,
возвышался над равниной; к нему вела одна дорога, она поворачивала влево,
проходила мимо замка, а другая, справа, вела к железнодорожному мосту и
разветвлялась у Церковной площади. Итак, немцы должны были пройти луга,
вспаханные земли, обширные открытые пространства вдоль Мааса и железной,
дороги. Обычная осторожность неприятеля была хорошо известна, казалось
маловероятным, что он произведет настоящую атаку с этой стороны. Между тем
немцы шли и шли сплошными колоннами по мосту, хотя их ряды редели под
обстрелом, французских митральез, установленных у въезда в Базейль; те, кто
уже перешел мост, сейчас же бежали поодиночке вперед, к ивам; колонны
строились вновь и подвигались дальше. Отсюда и слышалась возрастающая
перестрелка.
— Э-э! Да это баварцы! — заметил Вейс. — Я отлично вижу их каски с
султанами,
Он решил, что другие колонны, наполовину скрытые за железнодорожной
линией, идут направо, стараясь достичь далеких деревьев и броситься на
Базейль обходным движением, Если им удастся укрыться таким образом в парке
Монтивилье, они смогут взять Базейль.