— Я отлично вижу их каски с
султанами,
Он решил, что другие колонны, наполовину скрытые за железнодорожной
линией, идут направо, стараясь достичь далеких деревьев и броситься на
Базейль обходным движением, Если им удастся укрыться таким образом в парке
Монтивилье, они смогут взять Базейль. Вейс это почувствовал мгновенно и
смутно. Но лобовая атака усилилась, и это чувство исчезло.
Вдруг Вейс повернулся к высотам Флуэна, видневшимся на севере, над
Седаном. Там батарея открыла огонь, дымки поднимались к ясному небу, залпы
доносились совсем отчетливо. Было часов пять.
— Ну, — пробормотал Вейс, — теперь начнется музыка!
Лейтенант морской пехоты, тоже смотревший в ту сторону, уверенно
сказал:
— Да, Базейль — важный пункт. Здесь решится исход сражения.
— Вы думаете? — воскликнул Вейс.
— Вне всякого сомнения. Так, видимо, считает маршал: он прибыл сюда
этой ночью и приказал нам умереть всем до одного, но не сдавать эту деревню.
Вейс покачал головой, оглядел горизонт и нерешительно, словно беседуя
сам с собой, возразил:
— Так нет же, нет! Это не так… Я опасаюсь другого, да, боюсь
утверждать, но…
Он замолчал и только широко раздвинул руки, как тиски, и, повернувшись
к северу, соединил их — словно челюсти тисков внезапно сомкнулись.
Вейс опасался этого уже накануне, зная местность и отдавая себе отчет в
передвижении обеих армий. И теперь, когда под сияющим небом простерлась
огромная равнина, он смотрел на левый берег, на холм, которые весь день и
всю ночь кишели черными немецкими войсками. Одна батарея стреляла с высот
Ремильи. Другая, уже посылавшая сюда снаряды, заняла позиции на берегу реки,
в Пон-Можи. Вейс приложил одно стекло пенсне к другому и закрыл один глаз,
чтобы лучше разглядеть лесистые склоны, но он видел только бледные дымки
орудий, ежеминутно поднимавшиеся над холмами. Где же сосредоточился теперь
поток людей, который катился туда? Над Нуайе и Френуа, на вершине Марфэ, у
соснового леса, он наконец разглядел несколько мундиров и коней — наверно,
какой-нибудь штаб. Дальше находилась излучина Мааса; она преграждала дорогу
на запад, и с этой стороны не было другого пути к отступлению на Мезьер,
кроме узкой дороги, которая вела вдоль ущелья Сент-Альбер, между рекой и
Арденским лесом. Накануне Вейс позволил себе сообщить об этом единственном
пути генералу, случайно встреченному им в долине Живонны; как впоследствии
оказалось, это был командующий 1-м корпусом, генерал Дюкро. Если французская
армия немедленно не отступит по этой дороге, если она будет ждать, пока
пруссаки, переправившись через Маас в Доншери, отрежут ей путь, она
безусловно будет обречена на бездействие и прижата к границе. Уже вечером
было поздно отступать; говорили, что уланы заняли мост, еще один мост,
который французы не взорвали, на этот раз забыв принести порох.
Вейс с
отчаянием подумал, что черные муравьи, наверно, ползут по равнине Доншери к
ущелью Сент-Альбер, а их авангард уже достиг Сен-Манжа и Флуэна, куда
накануне он проводил Жана и Мориса. Под ослепительным солнцем колокольня
Флуэна казалась издали тонкой белой иглой.
С востока сжималась другая половина тисков. Если на севере, от
плоскогорья Илли до плоскогорья Флуэн, Вейс видел боевые позиции 7-го
корпуса, плохо поддерживаемого 5-м, оставленным в резерве у крепостных
валов, то он никак не мог узнать, что происходит на востоке, вдоль долины
Живонны, там, где между Гаренским лесом и деревней Деньи выстроился 1-й
корпус. Пушки гремели и с этой стороны; бой, должно быть, начался в лесу
Шевалье, перед деревней. Вейс тревожился потому, что уже накануне крестьяне
сообщили о вторжении пруссаков во Франшеваль; итак, передвижение,
происходившее на западе, через Доншери, совершалось и на востоке, через
Франшеваль, и если двойной маневр окружения не будет остановлен, обе
половины тисков сомкнутся на севере, на Крестовой горе Илли. Вейс ничего не
понимал в военном деле, он только обладал здравым смыслом и содрогался при
виде этого огромного треугольника, одной стороной которого являлся Маас, а
две другие были представлены на севере 7-м корпусом, на востоке — 1-м, в то
время как 12-й занимал крайний угол на юге, в Базейле; все три корпуса
стояли друг к другу спиной, ожидая, неизвестно зачем и как, неприятеля,
который подходил со всех сторон. В середине, словно на дне подземной тюрьмы,
лежал Седан, вооруженный негодными пушками, лишенный боеприпасов и
продовольствия.
— Поймите, — сказал Вейс, опять раздвигая и сдвигая руки, — это
произойдет вот так, если ваши генералы не примут мер… В Базейле немцы
производят только диверсию…
Но Вейс объяснял путано, плохо; лейтенант, не знавший местности, не мог
его понять и пожимал плечами от нетерпения, презирая этого штатского в
пальто и пенсне, который воображал, будто знает больше маршала. Когда Вейс
повторил, что атакой на Базейль неприятель, может быть, хочет только отвлечь
внимание французов и скрыть свои подлинные намерения, лейтенант наконец
раздраженно крикнул:
— Оставьте нас в покое!.. Мы сбросим ваших баварцев в Маас, и они
увидят, как заниматься диверсиями!
Между тем неприятельские стрелки, казалось, уже приблизились; пули с
глухим треском ударялись в кирпичные стены красильни; укрывшись за низкой
оградой двора, французские солдаты теперь отстреливались. Каждую секунду
раздавался сухой, отчетливый выстрел шаспо.
— Сбросить их в Маас? — пробормотал Вейс. — Да, конечно, и пройти по их
брюху на дорогу в Кариньян, это было бы здорово!
Обращаясь к Делагершу, который спрятался за насос, Вейс сказал:
— Все равно, по-настоящему нужно было отходить вчера вечером к Мезьеру;
на их месте я бы предпочел быть там.