— Да, конечно, и пройти по их
брюху на дорогу в Кариньян, это было бы здорово!
Обращаясь к Делагершу, который спрятался за насос, Вейс сказал:
— Все равно, по-настоящему нужно было отходить вчера вечером к Мезьеру;
на их месте я бы предпочел быть там… Ну что ж, раз отступать уже поздно,
надо сражаться.
— Вы идете домой? — спросил Делагерш, который при всем своем
любопытстве побледнел от страха. — Если мы задержимся, нам тогда не
вернуться в Седан.
— Да, одну минутку! Я пойду с вами.
Невзирая на опасность, он вытягивался во весь рост, вглядываясь в даль,
упорно стараясь разобраться в положении дел. Справа город предохраняли от
атаки затопленные по приказу коменданта луга — большое озеро, простиравшееся
от Торси до Балана, неподвижная гладь, нежно голубевшая на утреннем солнце.
Но у въезда в Базейль воды уже не было, и баварцы продвинулись по лугу,
пользуясь каждой канавкой, укрываясь за каждым деревом. Они, пожалуй, были
метрах в пятистах; Вейса поражало, как медленно и терпеливо они подвигаются,
стараясь как можно меньше подвергаться опасности. К тому же их поддерживала
мощная артиллерия, в свежем и чистом воздухе непрерывно свистели снаряды.
Вейс поднял голову и увидел, что Базейль обстреливает не только батарея из
ПонМожи, — огонь открыли еще две батареи, установленные на холме Лири; они
били по деревне, осыпая снарядами даже голые пространства в Монсели, где
стояли резервы 12-го корпуса, даже лесистые склоны Деньи, которые занимала
одна дивизия 1-го корпуса. Все высоты на левом берегу уже вспыхивали огнями.
Пушки, казалось, вырастали из-под земли и составляли беспрерывно
удлинявшуюся цепь; одна батарея стреляла из Нуайе по Балану, другая из
Ваделинкура по Седану, третья из Френуа, с холма Марфэ, — это была грозная
батарея, ее снаряды перелетали через город и разрывались в рядах солдат 7-го
корпуса на плоскогорье Флуэн.
Вейс любил эти холмы, всегда считал, что гряда бугров, замыкающих вдали
долину веселой зеленью, создана, чтобы ею любоваться, но теперь он смотрел
на них с тоской и ужасом: ведь они внезапно стали гигантской страшной
крепостью, способной разрушить бесполезные укрепления Седана. Послышался
легкий треск, посыпалась штукатурка. Вейс поднял голову. Его дом, фасад
которого виднелся над смежной стеной, задела пуля. Вейс возмущенно
проворчал:
— Разбойники! Что, они хотят разрушить мой дом, что ли?
Вдруг за своей спиной он с удивлением услышал глухой стук. Он обернулся
и увидел, как солдат упал навзничь: пуля попала ему прямо в сердце. Ноги
мгновенно свела судорога, лицо осталось юным и спокойным. Это была первая
жертва. Вейса особенно потряс грохот винтовки, упавшей на каменные плиты
двора.
— Ну, я удираю! — пробормотал Делагерш. — Если вы не пойдете, я
отправлюсь один.
Тут вмешался лейтенант, которого раздражали эти штатские:
— Да, конечно, господа, вы бы лучше ушли! Нас каждую минуту могут
атаковать.
Вейс окинул взглядом луга, где продвигались баварцы, и решил уйти с
Делагершем. Но он хотел сначала запереть дом с другой стороны, с улицы; он
догнал своего спутника. Вдруг оба остановились как вкопанные.
В конце улицы, метрах в трехстах, Церковную площадь атаковала сильная
колонна баварцев, которая вышла из-за дороги на Дузи. Полк морской пехоты,
оборонявший площадь, казалось, на мгновение замедлил огонь, словно давая
врагу возможность подойти ближе. Но вдруг, когда баварцы остановились
сомкнутой колонной, прямо напротив, французы произвели необычный,
неожиданный маневр: они бросились по обе стороны дороги, многие припали к
земле, и в открывшееся пространство, из митральез, установленных на другом
конце площади, извергся град картечи. Неприятельская колонна была сметена.
Французы одним рывком вскочили и бросились в штыки на рассыпавшихся
баварцев. Этот маневр возобновился дважды с таким же успехом. На углу
переулка в маленьком доме остались три женщины; они спокойно стояли у окна,
смеялись и аплодировали, забавляясь этим зрелищем.
— Эх, черт! — вдруг воскликнул Вейс. — Я забыл запереть погреб и взять
ключ… Подождите меня, я только на минутку!..
Первая атака, казалось, была отбита; Делагерша снова стало разбирать
любопытство, и он уже не спешил. Он остановился перед красильней и принялся
болтать со сторожихой, которая вышла на порог своей комнатушки, на первом
этаже.
— Бедняжка Франсуаза! Пойдемте с нами! Одинокая женщина среди всей этой
мерзости! Ведь это ужасно!
Она подняла дрожащие руки.
— Ах, господин Делагерш, конечно, я бы убежала, не заболей мой малыш,
мой Огюст!.. Войдите, сударь! Вот он!
Делагерш не вошел, он вытянул шею и покачал головой: в постели, на
белоснежных простынях, лежал мальчик, раскрасневшийся от жара, и
воспаленными глазами пристально глядел на мать.
— Так почему же вы его не уносите? Я устрою вас в Седане… Заверните
его в теплое одеяло и пойдемте с нами!
— Нет, господин Делагерш, это немыслимо. Врач сказал, что это убьет
моего малыша… Будь еще жив отец! Но теперь нас только двое, нам надо друг
друга беречь… А может быть, эти пруссаки не тронут одинокую женщину и
больного ребенка.
В эту минуту подошел Вейс, довольный, что запер наглухо дом.
— Ну, теперь, чтобы войти, им придется все ломать… А нам пора в
дорогу! Это будет совсем нелегко, пойдемте поближе к домам, чтобы в нас не
угодила пуля.
И правда, враг, по-видимому, готовился к новой атаке: перестрелка
усиливалась, и свист снарядов не умолкал. Два снаряда уже упали на дорогу, в
сотне метров, а третий зарылся в рыхлую землю в соседнем саду и не
разорвался.
— Ну, Франсуаза, — прибавил Вейс, — я хочу поцеловать на прощание
вашего Огюста.