И вот,
вследствие неосведомленности маршала, — который все еще не знал, какие перед
ним войска неприятеля, совершалось их соединение; 7-й и 5-й корпуса будут
теперь под ударом, под постоянной угрозой разгрома.
Морис смотрел, как вдали пылает Фалез. И вдруг у него отлегло от
сердца: из-за поворота дороги в Шен выехал обоз, который считали погибшим.
1-я дивизия оставалась пока в Катр-Шан, чтобы подождать и взять под свою
охрану бесконечный обоз, 2-я двинулась в путь и пришла через лес в Буто-Буа,
а 3-я заняла слева высоты Бельвиль, чтобы обеспечить коммуникации. Дождь
хлынул с удвоенной силой; 106-й полк наконец оставил плоскогорье и двинулся
в преступный поход на Маас, в неизвестность. Морис вспомнил тень императора,
который мрачно расхаживал взад и вперед за занавесками старухи Дерош. О, эта
армия отчаяния, армия гибели, посланная на верную смерть ради спасения
династии! Вперед! Вперед! Без оглядки, в дождь, в грязь, к уничтожению!
VI
— Разрази меня гром! — воскликнул Шуто, проснувшись на следующее утро,
чувствуя себя разбитым и окоченев от холода в палатке. — Поесть бы сейчас
бульону, да побольше мяса!
Накануне вечером, на стоянке в Бут-о-Буа, солдатам роздали только
немного картошки, так как интендантская часть совсем ошалела и разладилась
от вечных передвижений взад и вперед, и ей никогда не удавалось прибыть к
войскам в назначенное время. Во время беспорядочных переходов растеряли все
стада; угрожал голод.
Лубе, потягиваясь, безнадежно хихикнул и сказал:
— Да уж теперь, шалишь, больше не будет жареных гусей!
Солдаты смотрели угрюмо, мрачно. Когда им не удавалось поесть, дело не
клеилось. Да еще этот беспрерывный дождь, эта грязь, в которой приходилось
спать!
Паш прочел про себя молитву и перекрестился. Шуто заметил это и сердито
закричал:
— Попроси-ка у своего боженьки по паре сосисок да полбутылки вина на
брата!
— Эх, хоть бы дали по ковриге хлеба! Хлеба сколько влезет! — со вздохом
сказал Лапуль, страдая от голода больше других, мучаясь от непомерного
аппетита.
Но лейтенант Роша приказал им замолчать. Стыдно думать всегда только о
брюхе! Вот он попросту затягивает туже пояс. С той минуты, как дела пошли
определенно плохо и время от времени издали слышалась перестрелка, он спять
упрямо поверил в победу. Пруссаки наконец пришли, — значит, все обстоит
очень просто: мы их разобьем! И он пожимал плечами за спиной капитана
Бодуэна: этот молодой человек, как он его называл, огорчился окончательной
потерей своего багажа, кусал губы, бледнел и бесился. Голодать? Ладно! Но не
иметь возможности переменить сорочку — вот это возмутительно.
Морис проснулся подавленный и дрожал от холода. Его нога благодаря
широкому башмаку больше не болела. Но после ливня шинель отяжелела, и все
тело ломило. Его послали в наряд, за водой для кофе; он смотрел на равнину,
у края которой виднелся Бут-о-Буа; на западе и севере вставали леса, до
деревни Бельвиль высился откос, а на востоке, у Бюзанси, простиралась
волнообразная долина, и там, в лощинах, скрывались поселки.
Отсюда, что ли,
ждут неприятеля? Когда Морис шел обратно, наполнив бидон водой из ручья, его
окликнули разоренные крестьяне, стоявшие на пороге маленькой фермы, и
спросили, останутся ли, наконец, здесь солдаты, чтобы защищать их. Уже три
раза, пока чередовались противоречивые приказы, 5-й корпус проходил через
эти места. Накануне со стороны Бара слышалась пушечная пальба. Ясно, что
пруссаки стоят в двух милях, не больше. Морис ответил несчастным людям, что
7-й корпус, наверно, тоже отправится дальше, и они принялись жаловаться.
Значит, их покидают на произвол судьбы? Значит, солдаты пришли сюда не для
того, чтобы сражаться, а только показываются и тут же исчезают!
— Кто хочет сахару, — сказал Лубе, подавая кофе, — пускай сунет в воду
большой палец и ждет, пока он растает.
Никто не засмеялся. Даже зло берет: кофе без сахара! Были бы хоть
сухари! Накануне, на плоскогорье Катр-Шан, почти все от скуки доели свои
запасы, хранившиеся в ранцах, догрызли все до последней крошки. К счастью,
солдаты из их взвода нашли с десяток картофелин и поделили между собой.
Терзаясь голодом, Морис с сожалением воскликнул:
— Если б я знал, я бы купил хлеба в Шене!
Жан слушал и молчал. Утром он рассердился на Шуто, который дерзко
отказался идти за дровами, ссылаясь на то, что не его очередь. С тех пор как
дела шли все хуже и хуже, дисциплина расшаталась, участились случаи
неповиновения, — начальники больше не смели бранить солдат. — И капрал Жан,
как всегда невозмутимо спокойный, понял, что ему надо стушеваться, бросить
начальнический тон, чтобы не вызвать открытого бунта. Он обратился в доброго
товарища своих людей, и его опыт по-прежнему оказывал им большие услуги. Его
взвод питался теперь хуже, чем раньше, но все-таки еще не подыхал с голоду,
как многие другие. Но Жан особенно жалел Мориса и, чувствуя, что Морис
слабеет, смотрел на него с тревогой: как этот хрупкий юноша вытерпит все до
конца?
Когда Морис стал жаловаться, что нет хлеба, Жан встал, на мгновение
исчез и вернулся, порывшись в своем ранце. Он украдкой сунул Морису в руку
сухарь и шепнул:
— На! Спрячь! На всех у меня не хватит.
— А ты? — растроганно спросил Морис.
— Ну, я… Не бойся… У меня осталось еще два.
И правда, он бережно хранил три сухаря на случай сражения, зная, что на
поле битвы очень хочется есть. К тому же он недавно съел картофелину. Пока
этого хватит. А там видно будет.
К десяти часам 7-й корпус снова тронулся в путь. По первоначальному
замыслу маршала, он должен был двинуться через Бюзанси в Стенэй и там
переправиться через Маас. Но пруссаки, опередив Шалонскую армию, наверно,
уже явились в Стенэй и, по слухам, даже в Бюзанси. Таким образом, 7-й корпус
был оттеснен к северу и получил приказ идти к Безасу, за двадцать с лишним
километров от Бут-о-Буа, и на следующий день переправиться через Маас в
Музоне. Солдаты двинулись в путь угрюмо и ворчали: в желудке было пусто, они
не отдохнули, изнемогли от усталости и многодневного ожидания; офицеры
помрачнели, поддавшись тяжелому настроению в предвидении катастрофы,
навстречу которой они шли, жаловались на бездействие, возмущались, что не
помогли 5-му корпусу под Бюзанси, откуда слышалась орудийная пальба.