Этот день Морис провел недалеко от Марсова поля и от Дома
инвалидов; отстреливаясь, он медленно отступал от улицы к улице. Он не мог
найти свой батальон и сражался среди незнакомых товарищей, незаметно
очутившись вместе с ними на левом берегу Сены. К четырем часам они стали
защищать баррикаду, которая заграждала Университетскую улицу, при выходе на
Эспланаду, и оставили ее только в сумерки, узнав, что дивизия Брюа, двигаясь
по набережной, захватила Законодательный корпус. Они чуть не попали в плен,
с большим трудом добрались до улицы де Лилль, пройдя кружным путем по улице
Сен-Доминик и улице Бельшас. С наступлением темноты Версальская армия
занимала линию, которая начиналась от ворот Ванв, проходила через
Законодательный корпус, Елисейский дворец, церковь Сент-Огюстен, вокзал
Сен-Лазар и заканчивалась у ворот Аньер.
Следующий день, вторник 23 мая, весенний, светлый и теплый, был для
Мориса страшным днем. Несколько сот федератов, среди которых вместе с
бойцами из разных батальонов находился и Морис, еще удерживали весь квартал
от набережной до улицы Сен-Доминик. Но большинство расположилось на улице де
Лилль, в садах больших особняков. Морис спокойно заснул на лужайке у дворца
Почетного легиона. С утра он думал, что версальские войска выйдут из
Законодательного корпуса и оттеснят их за прочные баррикады на улице дю Бак.
Но прошло несколько часов, а версальцы все не начинали атаки. Происходила
лишь беспорядочная перестрелка с одного конца улицы до другого. Версальцы не
спеша, осторожно выполняли свой план; они твердо решили не нападать с фронта
на террасу Тюильри — грозную крепость повстанцев, а наступать двойным путем
— справа и слева, вдоль укреплений, завладеть сначала Монмартром и
Обсерваторией, а потом быстро двинуться и захватить в огромную сеть все
центральные кварталы. К двум часам дня Морис услышал, что над Монмартром уже
развевается трехцветный флаг; три армейских корпуса одновременно атаковали
мощную батарею на Мулен-де-ла-Галет, бросив свои батальоны на холм, с севера
и запада, по улицам Лепик, де Соль и дю Мон-Сени; батарея пала; победители
хлынули в Париж, захватили площадь Сен-Жорж, Нотр-Дам-де-Лорет, мэрию на
улице Друо, здание Новой оперы, а на левом берегу Сены обходным движением,
начавшимся с Монпарнасского кладбища, достигли площади д’Анфер и Конного
рынка. Эти быстрые успехи версальцев вызывали в парижанах изумление, ярость,
ужас. Как? За каких-нибудь два часа взят Монмартр, доблестный Монмартр,
неприступный оплот восстания?! Морис заметил, что ряды редеют, товарищи,
боясь мести, дрожа, бегут потихоньку вымыть руки и переодеться. Пронесся
слух, что сторонников Коммуны обходят с тыла через Круа-Руж и версальцы
готовятся атаковать этот район. Баррикады на улицах Мартшьяк и Бельшас были
уже взяты; в конце улицы де Лилль замелькали красные штаны версальцев. И
скоро остались только самые убежденные защитники Коммуны — Морис и еще
человек пятьдесят, решившие погибнуть, но сначала перебить как можно больше
версальцев, которые расправлялись с федератами, как с бандитами, и
расстреливали пленных за линией огня.
Второй день нарастала лютая ненависть,
продолжалось взаимное истребление; повстанцы погибали за свою мечту, а
Версальская армия, кипящая реакционными страстями, остервенела от
необходимости сражаться еще и еще.
К пяти часам Морис с товарищами стал отступать за баррикады на улице дю
Бак, продвигаясь от ворот к воротам по улице де Лилль и все еще
отстреливаясь, как вдруг из открытого окна дворца Почетного легиона густыми
клубами повалил черный дым. Это был первый пожар, первый поджог; и Морис, в
порыве овладевшего им исступленного безумия, почувствовал дикую радость.
Пробил час: пусть же весь город запылает, как огромный костер, пусть
вселенную очистит огонь! Внезапно Морис увидел поразившее его зрелище: из
дворца стремительно выскочило пять — шесть человек во главе с рослым
молодцом, в котором Морис узнал Шуто, своего бывшего товарища по взводу в
106-м полку. Морис уже видел его однажды после 18 марта; уже тогда на кепи
Шуто блестели галуны; теперь Шуто получил повышение в чине, был весь в
галунах — он состоял при штабе какого-то генерала, который не участвовал в
сражениях. Морис вспомнил все, что ему рассказывали про Шуто: он поселился
во дворце Почетного легиона вместе с любовницей, беспрерывно кутил, валялся,
не снимая сапог, в широких, роскошных постелях, бил зеркала, потехи ради
стреляя в них из револьвера. Уверяли даже, что его любовница, отправляясь
якобы на Главный рынок за провизией, каждое утро увозила в парадной коляске
тюки краденого белья, часы и даже мебель. Заметив, как Шуто бежит с
товарищами и держит в руке жестянку с керосином, Морис почувствовал боль,
страшное сомнение, поколебавшее его веру. Значит, дело возмездия может стать
злодейством, если его исполнителем является человек, подобный Шуто?!
Прошло еще несколько часов. Морис сражался только от смертной тоски;
теперь у него оставалось одно желание: мрачная жажда смерти. Если он
заблуждался, он готов заплатить за свою ошибку кровью! Баррикада,
преграждавшая улицу де Лилль до улицы дю Бак, была прочно построена из
мешков и бочек и защищена глубоким рвом. Морис оборонял ее с каким-нибудь
десятком федератов; все залегли за прикрытием и меткими выстрелами убивали
каждого вылезавшего версальца. Морис не уходил до самого вечера,
израсходовал все свои патроны, стреляя молча, с упорством, с отчаянием. Он
смотрел, как над дворцом Почетного легиона разрастается дым, расстилаясь от
ветра среди улицы, но на исходе дня пламени еще не было видно. Загорелся
соседний особняк. Вдруг товарищ сообщил, что солдаты Версальской армии, не
смея броситься на баррикаду в лобовую атаку, пробираются через сады и дома,
проламывая стены кирками. Наступал конец: версальцы с минуты на минуту могли
выйти из-за угла. И в самом деле, из верхнего окна раздался выстрел, и Морис
опять увидел Шуто и его товарищей: они исступленно лезли с правой и левой
стороны в угловые дома, неся керосин и факелы.