VIII
В толчее, у шоссе, которое ведет в Ваделинкур, на площади Торси, Жан
потерял Мориса, побежал, заблудился в топтавшейся толпе и не мог его найти.
7-й корпус вошел в Седан, ошалев от
усталости, голода и холода.
VIII
В толчее, у шоссе, которое ведет в Ваделинкур, на площади Торси, Жан
потерял Мориса, побежал, заблудился в топтавшейся толпе и не мог его найти.
Вот уж не повезло! Ведь Морис пригласил его к своей сестре: там они
отдохнут, даже выспятся в хороших постелях. Везде царил полный хаос; полки
смешались, больше не было ни распоряжений, ни начальства, солдаты могли
делать почти все, что угодно. Можно было поспать несколько часов, а найти
дорогу и догнать товарищей всегда успеется.
Жан испугался, очутившись на виадуке Торси, над обширными лугами,
которые комендант приказал затопить, спустив воду из реки. Пройдя еще одни
ворота, Жан перешел Маасский мост, и ему казалось, что вопреки разгорающейся
заре в этот узкий город, задыхающийся в стенах своих укреплений, на эти
сырые улицы, стиснутые высокими домами, возвращается ночь. Он забыл фамилию
зятя Мориса, он только помнил, что сестру зовут Генриетта. Куда идти? Кого
спросить? Жан бессознательно передвигал ноги и чувствовал, что упадет, если
остановится. Как утопающий, он слышал лишь глухой звон, различал только
сплошной поток людей и коней, который уносил и его самого. Поев в Ремильи,
он страдал теперь главным образом от потребности спать; да и везде усталость
брала верх над голодом; толпа теней спотыкалась, бродя по незнакомым улицам.
На каждом шагу какой-нибудь солдат падал на тротуар, валился у двери и
засыпал, каменея в мертвом сне.
Жан поднял голову и прочел на дощечке: «Проспект префектуры». В конце
улицы, посреди сквера, стоял памятник. На углу Жан заметил всадника,
африканского стрелка, где-то он его уже видел. Не Проспер ли это из Ремильи,
которого он встретил в Вузье с Морисом? Стрелок сошел с коня; одичавший конь
еле держался на ногах и так страдал от голода, что, вытянув шею, пытался
обглодать доски фургона, стоявшего у тротуара. Уже два дня лошади не
получали корма и погибали от истощения. Конь грыз дерево и производил зубами
звук напильника, а стрелок глядел на него и плакал.
Жан пошел дальше, потом вернулся, вспомнив, что этот парень должен
знать адрес родных Мориса, но больше он Проспера не встретил. Тогда, в
отчаянии, он принялся бродить по улицам, очутился опять у префектуры, дошел
до площади Тюренна. Здесь на мгновение он почувствовал, что спасен, заметив
у самого подножия статуи, перед ратушей, лейтенанта Роша и нескольких солдат
из своей роты. Если не удастся найти Мориса, он присоединится к полку и
поспит по крайней мере в палатке. Так как капитан Бодуэн не появился, — он
был унесен потоком в другую сторону и попал куда-то в другое место, —
лейтенант Роша старался собрать своих солдат, тщетно спрашивая всех, где
назначена стоянка дивизии. Но по мере того как солдаты шли дальше по улицам,
рота не увеличивалась, а уменьшалась. Один солдат, размахивая руками, как
сумасшедший, вошел в трактир и больше уже не вернулся.
Трое других
остановились у бакалейной лавки; их подозвали зуавы, которые вышибли дно у
бочонка с водкой. Многие уже валялись в канаве; другие хотели идти дальше,
но снова падали и лежали распластанные, отупевшие. Шуто и Лубе, подталкивая
друг друга, шмыгнули в темный закоулок и пошли вслед за толстой женщиной,
которая несла хлеб. С лейтенантом остались только Паш, Лапуль да еще десяток
солдат.
Стоя у подножия памятника Тюренну, лейтенант Роша изо всех сил старался
держаться на ногах и не закрывать глаз. Узнав Жана, он промямлил:
— А-а, это вы, капрал? А где ваши солдаты?
Жан неопределенно развел руками в знак того, что и сам ничего не знает.
Но Паш показал на Лапуля и со слезами на глазах сказал:
— Нас только двое… Да сжалится над нами господь бог! Мы так
исстрадались!
Обжора Лапуль жадно взглянул на руки Жана, возмущаясь, что Жан приходит
теперь всегда с пустыми руками. Может быть, ему приснилось, что капрал ходил
за довольствием.
— Проклятая жизнь! — проворчал он. — Опять придется подыхать с голоду.
Горнист Год, ожидавший приказа трубить сбор, прислонился к решетке
ограды, но вдруг соскользнул на землю, растянулся на спине и заснул. Один за
другим все повалились и захрапели. И только один тонконосый, бледный сержант
Сапен стоял с открытыми глазами, словно читая за пределами незнакомого
города свою горемычную участь.
Лейтенант Роша наконец уступил непреодолимой потребности сесть на
землю. Он хотел отдать приказ:
— Капрал! Надо будет… Надо будет…
От усталости у него заплетался язык; он не мог договорить и вдруг тоже
повалился, сраженный сном.
Жан, опасаясь упасть вслед за ними, пошел дальше. Он упрямо хотел
выспаться в постели. По ту сторону площади, в окне гостиницы Золотого
креста, он заметил генерала Бурген-Дефейля, уже снявшего мундир и готового
лечь на тонкие белые простыни. К чему усердствовать, страдать еще?.. Вдруг
Жан обрадовался: он вспомнил фамилию фабриканта, у которого служил зять
Мориса: Делагерш! Да, да, это точно, Жан остановил проходившего старика и
спросил:
— Где живет господин Делагерш?
— На улице Мака, почти на углу улицы Бер, в большом красивом доме с
лепными украшениями.
Жан пошел дальше, старик бегом догнал его.
— Скажите, вы из сто шестого полка?.. Может быть, вы ищете свой полк?
Он вышел через крепостные ворота, туда… Я сейчас встретил полковника де
Винейля, я его хорошо знал, когда он служил в Мезьере.
Но Жан сердито и нетерпеливо махнул рукой и пошел дальше. Нет! Нет!
Теперь он уверен, что найдет Мориса и не ляжет спать на голой земле. Все же
в глубине души он мучился угрызениями совести, представляя себе, как
полковник, высокий, выносливый старик, вопреки своим годам, будет спать, как
и солдаты, в палатке. Тем не менее Жан быстро зашагал по Большой улице,
снова заблудился среди растущей городской давки, наконец он обратился к
проходившему мальчику, и тот повел его на улицу Мака.