— А что делать с сильнейшим?
— А он будет ждать более сильного, — отец повёл ладонью, и пламя тотчас опало. От чёрной ветви?щупальца не осталось даже золы. Распались золою даже твёрдые шипы. — И так без конца. Удобно… Дно Миров, одним словом. В каждой Империи должно быть место, где собираются отбросы и где они грызутся, творя своего крысиного короля.
Похоже, кто?то озаботился сотворить нечто подобное и здесь.
— Не слишком ли буйно твоё воображение, отец? — Ниакрис не могла назвать его «папой». Это слово навеки умерло, осталось погребённым под двумя тяжёлыми валунами в дальнем Пятиречье, где восьмилетняя Ниакрис вырвавшейся на волю колдовской силой написала эпитафии матери — волшебнице Дарине и деду — чародею Велиому.
Некромант покачал головой.
— Хотел бы я ошибиться.
— Но как ты можешь утверждать…
— Не могу, — сухо отмолвил маг. — Давай не будем об этом. Пойдём вперёд и посмотрим, что ещё нам приуготовили.
— А кто приуготовил?
— Боги, дочка. Конечно же, Боги. Неведомые, непознаваемые — ведь если есть иерархии сил, то должен же кто?то оказаться на самом верху!
— Хорошее рассуждение… — саркастически хмыкнула Ниакрис. Худая, жилистая, в одежде, что была на ней в день штурма замка, она насмешливо смотрела на высокого седобородого человека — ещё далеко не старого годами, но с морщинами, приличными разве что столетнему старцу.
— Иногда меня посещает вдохновение. Наверное, из меня вышел бы приличный сказитель, — отрывисто бросил чародей. — Ну что… Лейт… идём?
Она кивнула. Отец и дочь прорывались сквозь заслоны с голыми руками, у них не было ни припасов, ни оружия. Смутно, точно припоминая ускользающий сон, Ниакрис помнила какие?то миры, фиолетовое, зелёное или ядовито?жёлтое небо, где они вроде с кем?то бились и, наверное, что?то ели — иначе как они могли бы очутиться здесь? Или всё пережитое — на самом деле лишь отзвуки чародейного сна, а на самом деле от мига, когда над Замком полыхнул Знак Разрушения, не прошло и минуты? Лейт не чувствовала ни голода, ни жажды. Когда она ела в последний раз? Когда последний раз её губы касались влаги?..
Откуда здесь берётся мягкий свет, словно ранним утром, когда светило только поднимается над горизонтом, хотя никакого солнца, конечно же, нет и в помине? Откуда земная тяга? Кто развёл тут все эти живые леса? Кто населил их многоразличными существами?
— Идём, отец.
Узкая тропа, даже не тропа, а щель между сходящимися и почти сошедшими стенами Дикого Леса вела прямо вперёд. Здесь нет сторон света, нет «севера» и «юга», «востока» или «запада». Нет ничего, кроме «низа» и, соответственно, «верха». Да ещё разлитый повсюду мягкий, совершенно не угрожающий, не внушающий подозрений свет.
— Погоди, — Некромант не двинулся с места. — Погоди… нас там ждут.
Лейт мигом насторожилась — точнее, насторожилась и приняла боевую стойку уже не Лейт, а Ниакрис, верная выученица Храма Мечей.
За сходившимися живыми стенами их на самом деле ждало нечто алчное, голодное и полуразумное. Волны животной ненависти, услужливо подхваченные щедро разлитыми здесь магическими энергиями, докатились до Ниакрис.
— Тварь… жрать хочет, — брови девушки сошлись. Невольно она вспомнила становище поури и свои отчаянные схватки, когда она убивала за горшок дурнопахнуей, почти несъедобной для обычного человека каши.
— Тут таких много, — согласно кивнул отец. — Вот что, дочка, подвинься?ка. Я дело заварил и теперь вперёд пойду.
Ниакрис выразительно пожала плечами. Она простила этому человеку им сотворённое, она чувствовала, что он — её отец, её плоть и кровь, но стать для него настоящей дочерью она не могла. Пока не могла, или не сможет уже никогда — она часто задумывалась над этим. Хотя он — последнее, что осталось у неё во всём бесконечном мире. Ведь даже родного Эвиала у них больше не было. Одно только Междумирье, будь оно проклято сугубо и трегубо!
Некромант, в свою очередь, ответил дочери сухим кивком.
Одно только Междумирье, будь оно проклято сугубо и трегубо!
Некромант, в свою очередь, ответил дочери сухим кивком. В перерывах между приступами обессиливающего, рвущего душу покаяния он всегда делался таким — сдержанным, отстранённым, даже каким?то иронично?насмешливым. Порой он позволял себе отпускать в её адрес колкости.
Стены Дикого Леса заколебались, судорожно выбрасывая из себя поперёк тропы парящие осклизлые щупальца?ветви, усеянные, как и первое, густой щетиной чёрных, до синевы блестящих шипов.
— Отец! — вырвалось у Ниакрис.
Он только досадливо отмахнулся — мол, не мешай.
…Быть тем, кем он стал, — для этого потребны огромные силы и огромный талант. Бывший ротный чародей «Костоломов Диаза» поднялся очень высоко. Он заплатил за знание самую высокую цену, какую только примут у человека. И просто чья?то жизнь в этой лавке — ничтожная мелочь. Так, горсть медяков.
И сейчас Некромант, человек, первый (но не единственный) ученик дуоттов, просто шёл среди кипящей чёрной плоти, небрежными и лёгкими движениями ладоней раздавая незримые оплеухи, от которых тяжеленные извивающиеся ветви так и разлетались в разные стороны, мокро шлёпая о стволы Дикого Леса.