Уничтожение бросившихся в атаку големов ничуть не встревожило те неведомые силы, что управляли происходящим. Бурлила и кипела обнажившаяся земля, волны ходили по ней во все стороны, словно там в единый миг разлилось настоящее море.
Мало?помалу в сырой и серой мгле стали вырисовываться контуры каких?то поднимавшихся сооружений, или, скорее, горбатых холмов. Их становилось всё больше, они сливались в линии, на верхушки наползали новые волны ожившей почвы…
— …И кончилось всё пирамидами, мой Император, — чуть охрипшим, но чётким голосом продолжал докладывать Секстий. — Пирамидами, да такими, что взглядом не окинешь. Высота — примерно — тысяча локтей…
Собравшиеся переглянулись. Ничто, созданное руками людей или иных рас, не смогло бы сравниться с этими циклопическими сооружениями.
— Не путаешь, легат? — жёстко спросил Клавдий. — Не преувеличиваешь? У страха глаза велики, сам знаешь.
— Никак нет, мой проконсул, — чётко и отрывисто отозвался Секстий. — Не впервой мне горы видеть. Привык на свой глаз полагаться и больше чем на десяток?два локтей не ошибался. Да и некого нам уже бояться тогда было. Тварей этих мы кого изрубили, кого сожгли. Стояли себе спокойно, смотрели.
— И никто не атаковал вас вторично? — спросил Император.
— Никак нет, повелитель. Хотя, — честно признался легат, — кабы ещё разок ударили, в тонкий блин бы нас раскатали. Мы и удержались только потому, что горючка была.
— Отметь, — повернулся Император к молодому легату Аврамию, — всем выступающим к Разлому легионам иметь самое меньшее пятерной против обычного запас огненной смеси. А ещё лучше — десятерной. Выгрести все запасы! Мастеров?огневиков посадить за работу! День и ночь чтоб трудились! Еду и всё потребное — чтоб прямо к ним в мастерские!
— Пусть повелитель не сомневается, — кивнул проконсул. Они обменялись с Аврамием несколькими тихими фразами, и молодой легат вышел — отдавать необходимые распоряжения.
— Так что с пирамидами, Гай? — проронил Император, не отводя от Секстия пристального взгляда.
Старый служака плотно сжал зубы, на щеках вспухли желваки.
— Страх, мой Император. Мы не смогли подойти. Послал я разведку… в штаны наложили. Медвежья болезнь их свалила. Послал других — то же самое. Пошёл сам… еле ноги унёс, портков не измарав.
— Страх? Какой страх? Страх чего? — отрывисто бросил повелитель Мельина.
— Просто страх, повелитель. Когда вдруг руки деревенеют, в животе — липко, ноги подкашиваются. Ну и… всё другое. Говоришь себе — чего ж боюсь?то, на копья гномьи ходил, с хирдом ихним грудь в грудь переведывался, не счесть, в скольких сражениях побывал, до третьего легата эвон дослужился — а всё равно. Смотрю на пирамиды эти и чую — всё, упасть счас мордой в землю, взвыть от тоски, да и помереть сразу, чтоб не мучиться.
— То есть к пирамидам этим вы так и не приблизились? — уточнил Клавдий.
— Никак нет, проконсул. На деревья влезли, смотрели, сколько сил да глаза хватило, — пирамиды и к югу, и к северу поднимаются. Против нас, стало быть, три; и по другие стороны тоже. Меж ними, на мой взгляд, лиг эдак пять будет.
— Острый у тебя глаз, легат, — заметил Император.
— Не жалуюсь, повелитель.
— Так что ж, получается, что там, где возникли эти пирамиды, на Империю пошла орда этих самых тварей? Деревяшек оживших? — уточнил кто?то из легионных командиров.
— Так точно, — отрывисто кивнул Секстий. — Мы, наверное, просто первыми гонцов погнали. И я сам отправился. Хорошо, что народишку вблизи Разлома, считай, и не осталось. А то бы…
— Но эти твари пойдут дальше. И будут идти, пока не столкнутся с живыми, — жёстко бросил Клавдий.
Император покачал головой.
— Послать вершников, оповестить всех — пусть уходят от Разлома.
— Послать вершников, оповестить всех — пусть уходят от Разлома. И второе… созвать всеобщее ополчение. От мала до велика. Проконсул, пусть всюду, где только могут, объявят Красную Весть.
Красная Весть, по цвету алых одежд, в которые облачались глашатаи. Она означала, что и впрямь настал последний час и спасти Империю — не Императора даже! — могут только совокупные силы всех сословий. Это означало, что за оружие пришла пора взяться и старикам и детям. Все мужчины становились воинами. Уклонение — каторга. Или — осадные сотни, те, что первыми полезут на стены, когда в спины упрутся копья своих же сотоварищей, и горе тому, кто струсит и повернёт назад!
До сих пор, несмотря на отчаянное положение, Император не прибегал к последнему средству. Война — дело воинов. Умеющих воевать, сделавших это своим ремеслом. Легионы не выпихнут в первые ряды совсем уж зелёных новичков, не научив их пробивать гладиусом спрятанную в соломенной кукле доску, держать место в строю и не размыкать стену щитов. Когда по просёлкам несутся вершники в алых плащах, то все знают — враг уже не у ворот, он ворвался внутрь и остаётся только одно — стоять насмерть, останавливать его любой ценой, потому что иначе — полная и всеобщая гибель.
— Красная Весть, мой Император? — угрюмо переспросил Клавдий.
— Да, проконсул. Нам надо удержать этих… големов. Это хуже Семандры. Хуже… — Он хотел сказать «хуже Спасителя», но удержался. Не буди лихо. Прошлый раз Его едва спровадили. Кто знает, не решит ли назойливый гостюшко наведаться вторично.