Скорее всего. Вы отнеслись к этой
бумажке как к чьей-то глупой шутке. Но, смею Вас уверить, эти люди не шутят.
Двое предпринимателей, которым были присланы аналогичные извещения, уже
убиты. За подтверждением можете обратиться в 16 отдел Московского уголовного
розыска. И в любом случае настоятельно советую: примите самые серьезные меры
безопасности.
Прошу извинить за то, что не подписываюсь».
Вовсе ни к чему, чтобы эти господа бросились в «Страну советов» за
разъяснениями. Недаром покойный Шибякин квалифицировал их как «гадов и
обманщиков». Еще, не дай Бог, вообразят, что Николас Фандорин занимается
вымогательством. К тому же, не будем забывать, один из них, кажется, без
большого пиетета относится к неприкосновенности чужих жизней и жилищ.
Поручил Вале отправить письма по факсу, предварительно убрав из
установок аппарата номер отправителя и лого «Strana Sovetov».
— Шеф, — сказала ассистентка, исполнив задание — единственное за весь
рабочий день. — Что это у вас глаза такие диззи, будто вы в нирване? Я тоже
туда хочу. Пригласили бы офис-леди куда-нибудь оттянуться. Нет, вирклих.
Есть суперный ресторан-клуб, «Холестерин». Полный фьюжн, вам понравится. А
на афтерпарти можно упасть в «Крысолова». Вы же свободный человек — МэМэ
ваша в Ленинбурге.
— Не смей называть мою жену МэМэ, — в который уже раз — сказал
Фандорин. «МэМэ» было аббревиатурой от «мадам Мамаева», а что такое «полный
фьюжн», он понятия не имел.
Но настроение после отмены приглашения на казнь было приподнятое и
слегка истеричное. Оттянуться так оттянуться, почему бы и нет? Все равно
сегодня на камер-секретаре сосредоточиться уже не удастся.
Договорились встретиться в одиннадцать — после того, как зверята,
проглотив вечернюю сказку, уснут, — и оба стали звонить: Валя в
«Холестерин», заказывать столик, а Ника — бэйбиситтеру Лидии Петровне, чтоб
пришла ночевать.
Потом окрыленная Валя отправилась домой прихорашиваться, а Фандорин еще
некоторое время оставался в офисе, расхаживая по кабинету и убеждая себя,
что все утряслось, что хаос лишь обдул ему лицо своим жарким дыханием, но не
испепелил и даже не обжег. Пронесло, жизнь вернулась в нормальное русло.
Может, конечно, все было совсем не так, но что еще он мог предпринять?
Делай, что должно, а там будь, что будет.
Нельзя ведь каждую секунду жизни трястись, что с тобой может произойти
беда: упадет кирпич, или за рулем встречной машины уснет водитель, или в
кафе, куда ты вошел выпить чашку эспрессо, взорвется портфель с взрывчаткой.
Когда-нибудь беда непременно произойдет, никуда от нее не денешься. Ну, не
портфель с взрывчаткой, так опухоль или тромб (неизвестно еще, что хуже), но
тут уж одно из двух: или трястись, или жить. Иди своей дорогой и надейся,
что она еще не скоро заведет тебя в разинутую пасть Несчастья.
Иди своей дорогой и надейся,
что она еще не скоро заведет тебя в разинутую пасть Несчастья.
Буду надеяться, решил Ника. Очень-очень надеяться на то, что приговор
не утвержден и не попал к исполнителю.
И еще на то, что остальные приговоренные отнесутся к предупреждению
всерьез.
Перед уходом он по привычке подошел к окну и посмотрел на вечерний
город. Огни, блестящие от дождя крыши, близорукий глаз луны, светящийся
сквозь туман.
Когда мир так спокоен и мудр, кажется, что и бояться нечего. Подумаешь,
смерть. Если повезет, она будет быстрой и не очень страшной. Что такое
хэппи-энд в сказке про любовь? Они жили долго и счастливо и умерли в один
день. Так может, расфилософствовался Николас, такая смерть и есть подлинное,
окончательное счастье? Будем шагать по небу, взявшись за руки, к источнику
этого безмятежного света, чтобы вот так же уплывал вверх вечерний туман, и
широкие просторы, залитые спокойным светом луны, расстилались перед нами, не
омраченные тенью новой разлуки.
Глава восьмая. ПРЕСТУПЛЕНИЯ ЛЮБВИ, ИЛИ БЕЗУМСТВА СТРАСТЕЙ
Но небо было темным и беспощадным, а луна затаилась за рыхлыми тучами,
будто не желая манить изгнанника тщетной надеждой на спасение, и укрыться от
неистовства слепой стихии было негде.
Замерзающему Митридату оставалось прибегнуть к самому последнему
средству мужественного рассудка — к философии. Сколь стремительно произошло
падение из заоблачных высот, от самого подножия престола, в темную и хладную
бездну, подивился он вчуже. Хотя чему ж удивляться? И из физики известно:
тело поднимается вверх куда труд ней и медленней, нежели падает вниз. Нет
ничего естественней падения, которое есть стремленье припасть к груди
матери-земли. И гибель, уготованная каждому, тоже падение. Но такое,
которое, с точки зрения религии, обращается взлетом.
Мамочки, как же холодно!
На площади горело несколько костров, вокруг которых теснились кучера и
лакеи, дожидавшиеся господ. Митя кинулся было к ближайшему источнику тепла,
но, услышав грубый хохот челяди, замер. Чем неделикатнее у человека душа и
приниженней положение, тем черствее и немилосердней он к ближним. Прогонят,
опять прогонят! Еще одно такое испытание, и можно навсегда лишиться любви и
решпекта к человеческому роду, а для чего тогда жить? Лучше уж закоченеть
под ветром и снегом!
Тем более что коченеть вовсе необязательно.
Подкрепленный философией разум очнулся и явил-таки свою чудодейственную
силу.
Вон сколько на площади карет. Забраться в какую-нибудь, чтоб слуги не
видели, да и дождаться разъезда. А там уж как повезет. Чья бы ни оказалась
карета, с ее владельцем, благородным дворянином, объясниться будет проще,
чем с плебеем. Довольно сказать по-французски: «Умоляю, выслушайте меня!» —
и уже будет ясно, что маленький оборвыш не обычный попрошайка.
Митя нырнул в проход меж двумя длинными шеренгами экипажей, выбирая
себе убежище.