Я, пока шел сюда, все
думал… Мне кажется, что я начинаю понимать его психологию. Судя по этой
грубости, да и по разным другим признакам, Ястыкову нравится вас унижать. А
из этого следует, что он получит гораздо большее удовлетворение, если не
убьет Миру, а вернет — или, с его точки зрения, швырнет — вам ее обратно. По
его представлениям, это и будет демонстрацией абсолютного превосходства.
Лицо Куценко просветлело.
— Да-да, это очень на него похоже. Я помню, как в шестом классе папа на
день рождения подарил мне японский фонарик. Это была настоящая роскошь. Вы
не представляете, сколько для меня значила эта блестящая штуковина с
разноцветными кнопочками. Впервые в жизни у меня появилось что-то, чему
завидовали другие. Я взял фонарик в школу и полдня был самым главным
человеком в классе. Кому-то давал подержать это сокровище, некоторым
избранным позволял зажечь лампочку и покрутить цветные фильтры. А после
третьего урока фонарик отобрал Ясь. Я канючил-канючил, но он только смеялся.
В конце концов, наигравшись, вернул, но сначала расколол стекло — просто
так, из подлости. И еще сказал: «На, Куцый, теперь можно».
— Ну вот видите, — обрадовался Николас. — Вернул же!
— А что если… — Мират Виленович понизил голос. — Если он и с Мирой
поступит, как с тем фонариком? Вы… вы понимаете, что я имею в виду?
Глядя в искаженное мукой лицо предпринимателя, Фандорин почувствовал,
как по коже пробегает озноб. Вспомнилось, как Ястыков смотрел на высунутый
язычок Миранды: глаза зажглись странным блеском, мясистая нижняя губа
плотоядно выпятилась. Как Жанна его назвала — «сексуальный террорист»?
Но развивать эту нехорошую тему не следовало, пора было перевести
разговор в конструктивное русло. Именно так профессионал до добрым советам и
поступил:
— Я бы посоветовал вам выдвинуть следующие условия. Ровно в десять
утра, когда начнется аукцион, нас с Мирой должны выпустить из квартиры.
Пускай нас сопровождают охранники — до той минуты, пока вопрос о комбинате
не разрешится. Тогда охрана нас отпускает совсем. По-моему, это компромисс,
который устроит обе стороны. Ведь если вы Ястыкова обманули, его люди могут
застрелить на месте нас обоих. Это дело одной секунды.
— А если он обманет? Я уступлю комбинат, а вас все равно убьют?
— Не думаю, — гордясь собственным хладнокровием, ответил Ника. — Одно
дело, если Ястыков разъярен и жаждет мести. И совсем другое, если он получил
то, чего хотел. Убивать нас среди бела дня, на глазах у прохожих — риск. Не
станет он рисковать такой сделкой, только чтоб сделать вам больно. Я видел
этого человека, разговаривал с ним и составил о нем определенное
представление. Безусловно мерзавец. Но прагматического склада. Подличать во
вред себе не станет.
— Согласен. — Куценко нервным жестом сдернул очки, потер переносицу. —
Предложение отличное, Ястыкову нечего будет возразить.
—
Предложение отличное, Ястыкову нечего будет возразить. Я буду с вами на
постоянной мобильной связи, а Ястыков — на связи со своими гориллами. Ну, то
есть сам я с вами говорить не смогу, на контакте будет Игорек. Как только
аукцион закончится и вас с Мирочкой отпустят, немедленно отправляйтесь…
ну, скажем, на ближайшую станцию метро и ждите, пока за вами приедут.
— А если нас не захотят отпустить, поднимем крик на весь квартал. Уж
можете мне поверить — шито-крыто у них не получится.
— В ту же самую секунду, как это произойдет, я прямо там, в
Госкомимуществе, схвачу Яся за горло и сделаю вот так.
Куценко взял с блюдца чашку, сдавил ее своими тонкими пальцами, и
фарфор лопнул. Горячий кофе полился по запястью Мирата Виленовича, по белому
манжету, но на лице доктора не дрогнул ни единый мускул.
Конечно, в исполнении женщины трюк с раздавленной емкостью смотрелся
гораздо эффектней, да и стакан толще, чем фарфоровая чашка, и все же Николас
был впечатлен демонстрацией брутальности и самим сходством ситуаций. Все
хищники похожи друг на друга, пронеслось в голове у магистра. Вне
зависимости от породы и размера, инструментарий у них один и тот же: клыки,
когти, стальные мышцы.
Вытирая руку салфеткой, Куценко сказал:
— Я не благодарю вас, потому что словами моих чувств все равно не
выразить. Вы и так понимаете, вы тоже отец…
Он повернулся к секретарю, подал ему какой-то знак.
Игорек подошел, подал пластиковую сумочку.
Николас изумленно захлопал глазами. Это еще что такое? Подарок в знак
благодарности?
Конфузясь, Мират Виленович попросил:
— Вот, передайте, пожалуйста, Мирочке. Это ее любимая пижама. И еще
шоколад «Вдохновение». Для нее это главное лакомство, еще с детдомовских
времен…
И отцы разом, как по команде, нахмурились, чтоб не дай Бог не
прослезиться.
x x x
В «Пушкине» уже кушали десерт: Ястыков — миланез с апельсиновым кремом,
Жанна — антреме из тропических фруктов.
Новое явление парламентера было встречено дружным, заливистым смехом.
Вытирая слезы, Олег Станиславович выдавил из себя:
— Ой, не могу… «Что если он с Мирой поступит, как с фонариком?» У…
у… умора!
А идея хороша! Как мне самому в голову не пришло! Сдуть пыльцу
невинности! А все Ку… Куцему спасибо!
Остолбенев, Фандорин смотрел на веселящуюся парочку, и его ошарашенный
вид вызвал новый приступ истерического хохота.
— Три раза! — Жанна, давясь, показала три пальца. — На те же грабли!
Ничему не научился!
Она приподнялась со стула, сунула Николасу руку в нагрудный карман
пиджака — того самого, из магазина «Патрик Хеллман» — и вынула какой-то
маленький шарик.