Скорей обрадовался, что свидетель есть и что теперь
можно будет капитан-поручика Пикина прижать. Уж не знал ли вездесущий
секретный начальник о комплоте? У него всюду шпионы, а в зуровских
апартаментах и подавно.
Что если он провернул вот какую штуку, совершенно в своем духе? Вместо
одной подмены произошло две: Пикин поменял флакон с настойкой на другой, с
отравой, а Маслов, зная о том, на место пикинской склянки подсунул свою тоже
с ядом, но только не медленным, а быстрым и, главное, производящим паралич
языка? Страдалица Аделаида Ивановна пала на бок, глаза ее закатились, пасть
разинулась, но не исторгла ни звука! По-медицински это называется паралич
голосного механизма. И у государыни было бы то же самое.
Далеко, очень далеко забрался Митя в своих догадках и предположениях,
но больно уж точно все сходилось.
Разве не странно повел себя Маслов, когда левретка издыхала, а все
суетились вокруг перепуганной царицы? И ему бы там быть, охранителю
августейшей персоны. А он вместо этого бросился к Мите и спросил: случайно
ли тот разбил бутыль или знал про отраву? Что-то чересчур проницательно!
Если б императрица тогда выпила яд, у Маслова все прошло бы как по
маслу. (Тут Митя поневоле улыбнулся: какой чудесный каламбур, жалко Данилы
нет, тот бы оценил.) Партия Внука в замешательстве, поскольку ждала от
флакона иного действия — не паралича речи, а медленного угасания. В Гатчину
же от начальника Секретной экспедиции понесся бы гонец с письмом. Мол, ваше
высочество, царствовать подано. Поспешите в столицу со своими пудреными
батальонами!
Такие услуги не забываются.
Стоит ли после этого удивляться, что Митридат Карпов для Великого Мага
сущий Сатана? Сначала испортил превосходно подготовленный план, а потом еще
и раскрыл главную масловскую тайну. Как такого не истребить? Никакой цены не
пожалеешь. Лишь бы не мешкая, «отнюдь не сомневаясь» и «наипаче всего не
вступая с ним в разговор» — а то, не приведи Господь, еще сболтнет про
ромашку кому не следует!
Ишь как переполошился — лично на розыски приехал. Наверняка сам
вызвался. И понятно, почему один. Очень уж дело тонкое, деликатное, не
терпящее свидетелей. Можно не сомневаться, что маленький спутник Прохора
Ивановича до Петербурга не доедет. Непременно случится с ним какая-нибудь
дорожная неприятность — либо из возка выпадет и шею свернет, либо отравится
на постоялом дворе чем-нибудь несвежим. Обычное дело. Как говорится, все под
Богом ходим.
Бедный Фондорин! Как он ошибся, считая, что доставил своего друга в
безопасное место! Несчастная Павлина! Ее жертва будет напрасной.
А более всего следовало пожалеть себя. Не зря сулила Малаша своему
питомцу короткий век.
Было время, когда маленькому Мите его спаленка представлялась самым
надежным убежищем на свете, а сейчас он сидел и дрожал, боясь заглянуть в
углы, где сгустились темные, страшные тени.
А более всего следовало пожалеть себя. Не зря сулила Малаша своему
питомцу короткий век.
Было время, когда маленькому Мите его спаленка представлялась самым
надежным убежищем на свете, а сейчас он сидел и дрожал, боясь заглянуть в
углы, где сгустились темные, страшные тени. Единственная свечка на столике
горела тускло, ровно, будто над покойником.
А что если Маслов и отъезда ждать не станет, подумалось вдруг
Митридату. Зачем ему на себя подозрение навлекать? Доверили ответственному
человеку ребенка, а он не уберег. Государыня рассердится, она и так своего
охранителя не очень-то жалует.
Другое дело, если неудачливый малютка скоропостижно преставится, еще
находясь под отчей крышей. Тут уж к Прохору Ивановичу какие упреки?
И надо же так случиться, что, едва Мите пришла в голову эта мысль,
ужаснейшая из всех, как дверь тихонечко пискнула и стала понемножку
открываться.
Задвижку надо было закрыть! Не додумался!
В щель просунулася голова, в потемках не разглядеть, чья. Но сверху и
по бокам сей предмет был черный, обвислый: парик с буклями. Он!
Увидев, что мальчик еще не ложился, Маслов скрытничать перестал. Открыл
створку до конца, вошел.
— Не. спится? — ласково спросил он. — А мне, старику, и подавно. Все
думы, соображения разные. Сядем рядком, потолкуем, ладком?
Дверь прикрыл и, заслонив ее спиной, задвинул щеколду — этот скрытный
маневр был выдан тихим полязгиванием.
Может, какой-нибудь другой мальчик, проворней рассудком или отважней,
придумал бы что-нибудь иное, а Митя поступил просто, как велело естество:
завизжал что было мочи. Без слов, но очень громко.
Примерно так:
— И-и-и-и-и-и!!!
И так:
— У-у-у-у-у-у-у-у-у!!!!
И еще так:
— Папенька-а-а-а-а-а-а!!!
Прохор Иванович свею мопсову челюсть отвесил, а сказать ничего не
сказал. Да если б и попытался, вряд ли бы вышло, при таком-то шуме.
Прибежали, заколотили в дверь. Митя как голоса услышал, сразу
нечленораздельно вопить перестал, перешел на осмысленное:
— Я здесь! Сюда!
Куда Маслову деваться? Открыл задвижку, посторонился.
А в спальню кинулись и Жорж, и Малаша, и папенька с маменькой, и еще
там был кто-то, не разглядеть.
— Что… что такое? — вскричал Алексей Воинович. — Что с тобой, сын
мой? Приснилось что-ниб…
Тут он увидел Митиного ночного гостя и осекся.
— Ва… ваше превосхо… Что случилось? Тайный советник, судя по
недоуменно разведенным рукам, собирался врать, но Митя его опередил.
Бросился к папеньке.
— Я с ним не поеду! Он — Маг!
— Ну, конечно, приснилось, — улыбнулся папенька.