Перемножаешь его с числом 129,
бело-малиново-лиловым, все цифры вмиг переплетаются в толстую многоцветную
косичку, колоры перетекают из одного в другой, и дальше просто: называй
образовавшиеся части спектра подряд, вот и выйдет искомое 49923. Тож и при
делении.
Папенька послушал-послушал невнятные разъяснения и вдруг наподобие
Архимедеса Сиракузского как закричит: «Эврика!» Подхватил Митеньку на руки и
побежал на маменькину половину. Там пал на колени и стал целовать маменьку в
живот, прямо через платье. «Что вы делаете, Алексис?» — вскричала та
испуганно.
— Лобзаю благословенное ваше чрево, произведшее на свет Геракла
учености, а вместе с тем проложившее нам дорогу к Эдему! Воззрите, любезная
Аглая Дмитриевна, на сей плод чресел наших!
В тот миг и родился Прожект.
Во времена папенькиного детства много говорили о маленьком музыканте
Моцарте, которого отец возил по Европе, показывал монархам и получал за то
немалые награды и почести. Чем Дмитрий Карпов хуже немецкого натурвундера? В
музыке несведущ? Да кому она у нас в России нужна, сия глупая забава.
Свет-государыня хоть оперы с симфониями слушает, но больше для
назидательности и привития придворным изящного вкуса, а сама, рассказывают,
иной раз и засыпает прямо в ложе. Не нужно никакой музыки! В столице все
только и говорили, что о новом увлечении ее величества, шахматной забаве.
Многие кинулись изучать умственную игру. Папенька тоже купил доску с
фигурами, выучился головоломным правилам — ну как пригодится? Увы, не
пригодилось. У царицы и без Алексея Карпова было с кем повоевать в шахматы.
А если предъявить ее величеству небывалого партнера — премаленького
мальчишечку, от горшка два вершка? Это будет кунштюк получше Моцарта!
Бледнея от страха разочароваться, звенигородский помещик перечислил
своему удивительному отпрыску правила благородной игры, и, разумеется,
свершилось чудо, а вернее, никакого чуда не произошло, ибо шахматные
премудрости показались поднаторевшему в цветных исчислениях Мите сущей
безделицей. В первой же партии трехлеток одержал над отцом решительную
викторию, а вскоре обыгрывал всех подряд, давая в авантаж королеву и в
придачу пушку.
Отныне в жизни карповского семейства и прежде всего самого младшего его
члена все переменилось. Гераклу учености наняли полдюжины преподавателей для
постижения всех известных человеческому роду наук, и успехи юного Митридата
(так теперь именовали бывшего Митюшу) превосходили самые смелые чаяния
счастливого родителя. Раз в месяц нарочно ездили в Москву покупать новые
книги — какие только Митя пожелает. Крестьянам и в Утешительном, и в дальней
деревне Карповке для того назначили специальную подать, книжную: по полтине
в год с ревизской души, либо по две курицы, либо по три фунта меда, либо по
мешку сушеных грибов, это уж как староста решит.
Крестьянам и в Утешительном, и в дальней
деревне Карповке для того назначили специальную подать, книжную: по полтине
в год с ревизской души, либо по две курицы, либо по три фунта меда, либо по
мешку сушеных грибов, это уж как староста решит.
Митя в доме стал самый главный человек. Если сидит в классной комнате,
все говорят шепотом; если читает книгу, опять же все ходят на цыпочках и
разувшись. А поскольку новоявленный Митридат все время либо учился, либо
читал, стало в господском доме тихо, шепотно, будто на похоронах.
Нянька Малаша теперь тиранствовать над мальчиком не могла. Не хочет
спать — не укладывала, не хочет каши — насильно не пичкала. Очень за это
убивалась, жалела. Однажды, когда Митя при всех домашних блестяще сдавал
экзамен по немецкому, стрекоча на сем наречии много быстрей учителя, нянька
молвила, пригорюнясь: «Ишь как жить-то поспешает. Видно недолго заживется,
сердешный». Папенька услыхал и велел выпороть дуру, чтоб не каркала.
Конечно, в новой Митиной жизни не все были розы, хватало и терниев. К
примеру, очень докучал братец — завидовал, что «малька» теперь одевали
по-взрослому, в кюлоты с чулками, в сюртучки и камзолы. То ущипнет
исподтишка, то уши накрутит, то в башмак лягушонка подложит. Пользовался,
мучитель, что Митя придерживался стоической философии и брезговал
доносительством. Да что с неразумного взять? Одно слово — Эмбрион.
Через год Митридат был готов. Хоть сажай в карету и вези прямо к
государыне или даже в Академию де сиянс — лицом в грязь не ударит. Дело
медлилось за малым — подходящей оказией. Как чудесного отрока государыне
предъявить и заодно себя показать? (Маменьку по понятной причине брать с
собой ко двору не предполагалось.)
Оказии ждали еще два года, пока в Москву не пожаловал благодетель Лев
Александрович. За это время Митя «Великую энциклопедию» всю превзошел и
увлекся интегральными исчислениями, что на папенькин взгляд уж и лишнее
было. Алексею Воиновичу ожидание давалось тяжело, как отцу девицы-красы, у
которой никак не составится достойная партия, а девка тем временем
перезревает, застаивается. Одно дело четырехлетний шахматист и совсем другое
— почти семилетний.
А Митя ничего, не томился. Жить бы так и дальше, с книгами да уроками.
Папеньку вот только было жалко.