Решай, Карпов. У меня театры разводить времени нет.
Желаешь умереть — умрешь. Хочешь жить — поедешь, со мной в Питер. Жену и
старшего сына бери с собой. Для начала выговорю тебе чин статского
советника, да в память о царицыном воспитаннике тысячонку душ. Для утешения.
Но это пустяки. Скоро свершится некое событие, после которого мой помощник
получит все, что пожелает — хоть графский титул, хоть министерство. Только
служи верно, не двурушничай.
— Графский титул? — повторил Алексей Воинович. — Ми… министерство? И
вдруг перестал быть красивым.
— Да. Или смерть. Выбирай. Папенька все еще прижимал сына к себе, но
как-то рассеянно, без прежней горячности. — Но… но что я скажу супруге,
родившей в муках это дитя?
Взглянул на Митю сверху вниз — боязливо, словно не на живого человека,
а на покойника.
Маслов отмахнулся:
— Насколько я успел узнать твою жену, ей можно набрехать что угодно.
Через месяц она и не вспомнит, что у нее было два сына, а не один. О, твоей
Аглаюшке будет чем себя занять в Санкт-Петербурге.
По лицу Карпова-старшего ручьем потекли слезы.
— Бог свидетель, я имел о тебе попечение самого нежного отца, но что я
могу сделать? — зарыдал он, обнимая сына. — Ты же слышал, его
превосходительство говорит, что ты все равно обречен. Так не будь
жестокосерден, не разрывай мне сердце. Подумай о матери, о брате, о твоем
любящем отце наконец!
И Митридат понял, что в самом деле обречен, теперь уже окончательно и
бесповоротно. И заплакал. Но не от страха, а от невыносимой печали.
Папенька разомкнул объятья, сделал шажок в сторону. Осторожно вытянул
руку, погладил сына по голове.
— Бедное дитя! Ты ни в чем не виновато! Истинно говорят, что рано
созревшие дарования не живут долго. Плачь, плачь! Ах, сколь мало наш
рассудок способен предотвратить уготованные нам удары Фортуны и еще менее
пригоден для нашего утешенья!
Глава двадцать первая. СОЛНЕЧНЫЙ УДАР
— Утешайтесь тем, что скоро все кончится, — шепнул Макс, из чего
Николас понял, что физиономия у него, должно быть, бледная и перевернутая.
Команда покинуть квартиру поступив всего минуту назад. Оба мобильных
телефона зазвонили одновременно: один у Макса, второй у Фандорина.
— Тут была задержка, — раздался в трубке мягкий, приглушенный голос
Игорька. — Председатель комиссии опоздал. Теперь все нормально. Вперед.
Телефон все время держите возле уха. Я предупредил ассистентку Ястыкова:
если связь прерывается, не важно по какой причине, хоть бы даже технической,
договору конец. Не молчите, все время что-нибудь говорите, а я буду
информировать вас о ходе торгов.
«Задержка» была нешуточной — почти полчаса, и с каждой минутой
напряжение в прихожей, где заложники и охрана дожидались сигнала,
возрастало.
Жанны не было, она состояла при своем боссе и руководила операцией по
телефону. Николаса и Миранду опекали двое старых знакомых, Макс и Утконос.
Поначалу Фандорин усмотрел в малочисленности стражи хороший признак, но по
мере того, как пауза затягивалась, все более крепла другая версия,
нехорошая: это охраны должно быть много, а вот киллеров вполне достаточно и
двоих. Магистр изо всех сил улыбался Мире и даже подмигивал — мол, все
хорошо, все идет по плану, а сам уже готовился к худшему.
Когда враз затрезвонили телефоны, Николас чуть не вскрикнул от
облегчения.
Сразу же вышли на освещенную солнцем лестницу: впереди Утконос,
придерживающий за локоть Миру, потом, в такой же сцепке, Фандорин с Максом.
Тогда-то Николасов надзиратель и прошептал неожиданные слова утешения.
А еще прибавил:
— Идем медленно и, пожалуйста, без самодеятельности. Помните, что жизнь
девчушки в ваших руках. У меня инструкция: если что, валить ее первой.
По улице шли прогулочным шагом, по двое, сопровождаемые еле ползущим
вдоль бровки джипом. Утконос держал Миру за руку, сзади они были похожи на
старшего брата и сестренку. Макс с Николасом, кажется, производили менее
идиллическое впечатление: идут два мужика под ручку, каждый прижимает к уху
мобильник. Фандорин слышал, как в стайке шедших навстречу подростков
зашептались: «Гляди, гляди — пидоры».
— …Председатель зачитывает условия торгов, — шелестел в ухе вялый
голос Игорька. — Это минут на шесть, на семь. У вас все окей?
— Да-да.
Максу, видно, тоже полагалось подавать начальнице звуковые сигналы, но
он ограничивался тем, что время от времени мычал в трубку:
— Мгм… Мгм… Мгм…
Так и шествовали по окраине столицы. Утро было не по-ноябрьски свежее и
яркое, только вот холодное — без ватного одеяла облаков земля зябла.
— А Кимринская улица это где? — спросила Мира, оборачиваясь.
Фандорин прищурился от солнца, посмотрел на табличку, в которую тыкала
пальцем его невоспитанная воспитанница. Пожал плечами:
— Москва — город большой.
— Что? — удивился куценковский секретарь. — В каком смысле? Макс
предупредил:
— О местонахождении пока молчок.
— Это я Мире, — сказал Николас секретарю, охраннику успокаивающе
кивнул, воспитаннице сказал. — Впервые про такую слышу.
— А еще москвич, — разочарованно протянула она и засеменила дальше —
Утконос дернул за руку, чтоб не останавливалась. — Так, с условиями
закончили, — докладывал Игорек. — Теперь представляют участников тендера.
Первый — Мират Виленович… У вас порядок?
— Да, — ответил Фандорин, наблюдая за Мирой.
Какие крепкие у девочки нервы! Или, может быть, все дело в
физиологическом детском оптимизме?
Казалось, Мира наслаждается этим смертельно опасным променадом.