Девчушка схватилась за сердце.
— Так это он голубой? Он не по девчонкам, да?
Николас не сразу придумал, как объяснить окрашенность Валиных
пристрастий.
— Он… полихромный. Но, повторяю еще раз, не советую. Наплачетесь.
— Вы, дяденька, советами своими на базаре торгуйте, — ответила
повеселевшая барышня. — Хорошие бабки получите.
И пошла себе. Вот уж воистину: устами младенца.
x x x
На Покровку, в детский сад «Перипата», Николас домчал быстрей, чем
рассчитывал. Всегдашней пробки на бульваре не было — спасибо ноябрю,
полудремотной поре, когда замедляется ток всех жизнеформирующих жидкостей, в
том числе московского траффика.
Сад был не обычный, казенного образца, а прогрессивный, частный. Некая
преподавательница-пенсионерка, устав прозябать на полторы тысячи в месяц,
набрала группу в десять детей. Ее соседка по коммуналке, в прошлом
художник-график, отвечала за питание. Стихийно возникший штат дошкольного
учреждения дополняли остальные соседи: безработная аптекарша и увечный
майор-спецназовец, которому доверили спорт и подвижные игры. Платить за
детей приходилось немало, но «Перипата» того стоила — даже взыскательная
Алтын была детсадом довольна.
Геля сидела в прихожей на галошнице, болтая ногами.
— Явился, — сказала она (научилась суровости у матери). — Между прочим,
восемь часов. Костю с Викой уже забрали.
Прислушавшись к воплям, доносившимся из глубины квартиры, Николас
парировал:
— Но остальные-то еще здесь.
— А Костю с Викой уже забрали, — непреклонно повторила дочь, но все же
чмокнула отца в щеку, и Ника привычно растрогался, хотя поцелуй был всего
лишь данью традиции.
— Что же ты не играешь?
— Я не люблю про взятие дворца Амина. — Какого дворца? — изумился
Фандорин.
— Ты что, пап, с Чукотки? — покачала головой Геля. — Амин — это
афганистанец, который хотел нас всех предать.
— Афганец, — поправил Ника, мысленно, уже в который раз, пообещав себе
поговорить с майором Владленом Никитичем, забивающим детям голову всякой
чушью. И потом, что это за выражение про Чукотку? Или побеседую с самой
Серафимой Кондратьевной, дал себе послабку магистр, потому что несколько
побаивался ветерана спецназа, у которого вместо куска черепа была вставлена
титановая пластина.
Минут двадцать ушло на то, чтобы вытащить из боя сына. Эраст дал себя
эвакуировать, лишь получив тяжелое ранение в сердце. Николас вынес героя в
прихожую, одел, обул. Сознание вернулось к раненому только на лестнице.
Все-таки удивительно, до чего мало близнецы были похожи друг на друга.
Геля светловолосая, в отца, а глаза мамины, темно-карие. Эраст же, наоборот,
получился черноволосым и голубоглазым.
Из-за имен между супругами разразилась целая баталия — никак не могли
между собой договориться, как назвать сына и дочку. В конечном итоге
поступили по-честному: мальчика нарек отец, девочку мать. Оба — Николас и
Алтын — остались крайне недовольны выбором противной стороны. Жена говорила,
что мальчика задразнят, будут обидно рифмовать, про героического прадеда
Эраста Петровича слушать ничего не желала. Ника тоже считал имя Ангелина
пошлым и претенциозным. Хотя дочке оно, пожалуй, подходило: при желании она
могла изобразить такого ангелочка, что умилился бы сам Рафаэль.
В отсутствие Алтын принцип единоначалия в семье Фандориных действовать
переставал, начинался разгул анархии и вседозволенности, поэтому уложить
детей в кровать Николасу удалось только к десяти. Теперь оставалось прочесть
вечернюю сказку, и можно будет поработать над сценарием дальнейших
приключений камер-секретаря.
— «Иван-царевич и Серый Волк», — прочитал Ника заглавие сказки и
подержал вкусную паузу.
Эраст, мальчик толстый, неторопливый, обстоятельный, подпер голову
рукой и сдвинул брови. Угол, где стояла его кроватка, был сплошь увешан
оружием и батальными рисунками. Геля приоткрыла губы, одеяло натянула до
самого подбородка — приготовилась бояться. На стене у нее было нарисовано
окошко с видом на море, поверх рисунка — настоящие занавески с кружевами.
— «В одном царстве, в русском государстве жил-был царский сын
Иван-царевич», — начал Фандорин.
— Мальчик? — немедленно перебила Геля. — Опять? То про
Мальчика-с-пальчика, то про Емелю. А про девочку когда?
Эраст выразительно закатил глаза, но проявил сдержанность, ничего не
сказал.
— Будет и про девочку, — пообещал Фандорин, наскоро пробегая глазами по
строчкам — по правде говоря, сказку про Серого Волка он помнил плохо, разве
что по картине Васнецова. — Попозже.
— Так нечестно. Пускай сразу про девочку.
— Ну хорошо. И жила там же девочка, звали ее Марья-царевна. Собою
пригожа, да мила, да кожей бела…
— А Иван-царевич? — немедленно взревновал сын. — Он что, не пригож?
— Конечно, пригож.
— И мил, и кожей бел, — закончил Эраст.
— Да. — Николас отложил книжку. При таком интерактивном режиме дочитать
сказку до конца удавалось редко — приходилось выдумывать на ходу. — Полюбили
Иван-царевич и Марья-царевна друг друга, решили пожениться…
— Нельзя, — отрезал Эраст.
— Почему?
— Они брат и сестра.
— С чего ты взял?
— Отчество одинаковое. Иван Царевич и Марья Царевна. Сестры с братьями
не женятся, так не бывает.