Я вам сейчас один секрет
открою. Мы трое — Мират, Ястыков и я в одном классе учились. Да-да, лет мне
уже ого-го сколько. [Здесь Фандорин, как и требовалось, изумился, хотя этот
«секрет» ему уже был известен.] Ну, как говорится, за молодость и красоту.
[Чокнулись, выпили.] Так что с детства друг друга знаем. С пятого, что ли,
класса. Или с шестого. Яся родители из-за границы привезли. Все у него было
иностранное, с наклейками. Ластики, кроссовки, фломастеры там всякие — это
же по тем временам редкость была. К тому же он был красавчик, уже тогда. А
Мират был очкарик, зубрила. Щупленький, некрасивый заморыш. И кличка
соответствующая — Куцый. По мне сох, но я дурочка была, как все девчонки.
Мне нравились мальчики, похожие на Олега Видова или Николая Еременко. Чтоб
высокие, плечистые. А Куцего я гоняла, потешалась над ним, и иногда довольно
жестоко… Ясь тоже его шпынял. По-моему, иногда даже поколачивал — не со
злобы, больше для развлечения. А через пару лет, как подросли, начались у
нас в классе романтические приключения. Я влюбилась в Яся — просто по уши.
Конечно, хотелось и девчонкам нос утереть, они все по нему сохли. В конце
девятого класса, после школьного вечера (они тогда назывались «огоньки»),
пригласил он меня домой. Родители его отсутствовали, уехали куда-то. Ясь
завел «Джизус Крайст суперстар», я выпила ликера, ну и, в общем, как
говорили в советских фильмах, у нас было. За любовь? [Выпили за любовь.] Ну,
было и было. Ничего ужасного, даже мило. Гормоны, влюбленность, то-се.
Только Ясю мало было девочку дефлорировать, ему еще похвастаться перед
приятелями хотелось. И вот на следующий день (я сама этого не видела, после
рассказали) стоит он на переменке, перед прихлебателями своими выставляется,
а мимо Мират идет. Про то, что он мой давний, безнадежный воздыхатель, все
знали. Ясь, сволочь, поворачивается к нему и как запоет:
«Косил Ясь конюшину, косил Ясь конюшину». И руками делает похабные
движения. Что, не помните? Ах, да, вы же англичанин. Шлягер такой был
советский, ансамбль «Песняры». А у меня же фамилия девичья Конюхова. Дружки
Яся так и грохнули, а Мират, когда сообразил, о чем речь, кинулся на Яся с
кулаками. Была жуткая драка. Мират, конечно, получил по первое число. Потом
на разбирательстве у директора молчал, отказывался говорить, за что
набросился на одноклассника. За хулиганство вылетел из школы — тут еще и
Ясев папаша руку приложил. Доучивался Мират в вечерке, днем работал
санитаром в больнице. А поступил в тот же медицинский, куда Яся пристроил
папа. Мират нарочно выбрал профессию врача, сам мне потом признавался. Хотел
поквитаться. Мечтал, что станет звездой медицины, а ничтожество Ястыков
будет ему халат подавать. Мират он знаете какой целеустремленный. Выпьем за
него, хорошо? [Выпили за Мирата Виленовича.] В институте они, по-моему, уже
не общались. Факультеты были разные, да и тусовки тоже: у одного «мажоры», у
другого «зубрилы».
Только зря Мират верил, что для медицинской карьеры
достаточно только знаний и таланта. Ясь врачом становиться и не собирался,
еще до поступления знал, что папа его пристроит в «Медимпорт». Но это ладно,
про это вам наверняка Мират говорил. Давайте я вам лучше расскажу, как мы
поженились… В девяностом, то есть после школы сколько прошло — лет
восемнадцать, что ли? Нет, семнадцать. В общем, полжизни. А тогда казалось,
вся жизнь уже позади. Встречаю Мирата — случайно, возле работы. То есть это
я думала, что случайно, а встречу-то, конечно, он подстроил. Помнил меня все
эти годы, любил. Ждал своего часа и решил, что пора, что дождался. У меня
был жуткий период, просто кошмар. Только-только развелась со вторым мужем.
Он такая мразь оказался! Поехал в командировку, в Америку (он гебешник был),
и дал деру, выбрал свободу. Деньги из Народного банка все снял, умудрился
даже втихаря московскую квартиру продать (я у матери была прописана). И все,
финиш. Я без мужа, без денег, без собственного дома, без нормальной работы.
Раньше-то я думала, что красавица — это такая профессия, хлебом с икрой
всегда обеспечит. А тут тридцать четыре года, вокруг полно красавиц помоложе
и пошикарней, и какая там икра, на хлеб еле хватает. И вот встречаю Мирата.
Его просто не узнать. Солидный, дорого одет, на «мерседесе». Это тогда еще
редкость была, ведь девяностый год. Зашли в ресторан. Выпили, вспомнили
школу. Я чувствую — не перегорело в нем. Так смотрит, так молчит! Женщины
это сразу видят. Рассказал, что неженат, мол, некогда было, а взглянул,
словно хотел сказать «и не на ком». Руку погладил — осторожненько так, будто
боялся, что я свою отдерну. Я и подумала: почему нет? Человек столько лет
меня любит! Большое ли дело, а ему потом будет что вспомнить. И поехала к
нему. У него квартира была — что там бывшая мужнина на Кутузовском. Два
этажа, наборный паркет, камин. Мне показалось, прямо дворец. Сели на диван,
стали целоваться. Он весь дрожит от счастья, мне лестно. Вдруг, когда уже
потянулся лифчик расстегивать, замер — смотрит в упор мне на шею. «Это,
говорит, что у тебя? Давно?» А у меня вот здесь родинка была. Я удивилась.
Говорю: «Лет десять уже, а что?» Он вдруг к лифчику интерес утратил, давай
другие мои родинки разглядывать: под ухом, на виске. «Вот что, говорит,
Инга. Едем-ка в клинику. Не нравится мне это». Представляете? Столько лет
мечтал об этом моменте, а тут вдруг «едем в клинику»… Налейте-ка. До сих
пор, как вспомню, мороз по коже… Короче, начался кошмар: анализы, УЗИ,
рентгены. А времени нет, упущено время. Господи, сколько я пережила! Если б
не Мират, наверно, рехнулась бы. Он все время был рядом, и не приставал, с
нежностями не лез. Хотел меня сначала в Австрию отправить, на операцию.
Деньжищи, по тем временам, сумасшедшие, собрал. А потом говорит: «Нет, не
пущу. Спасти они тебя, может, и спасут, но все лицо изуродуют. Здесь резать
буду, сам. Сам же после и залатаю. У меня методика новая, революционная». Он
тогда был хирургом широкого профиля, но уже готовился уйти в косметологию.