Стекло хрустнуло, посыпалось на стол.
— В моей профессии быть женщиной удобно. — Она выпустила облачко дыма,
стряхнула пепел в обломок стакана. — Вот тогда, на шоссе, разве вы, Николай
Александрович, подошли бы к джипу, если б за рулем не сидела баба? Вся такая
женственная, беспомощная, а? От моих дураков вы не раз убегали, а со мной
этот номер не прошел. Я вам сделала сначала кис-кис, а потом цап-царап.
Никогда еще Фандорин не встречал женщины, хотя бы отдаленно похожей на
Жанну. Смотреть на нее, слушать ее было одновременно и страшно, и интересно.
— Послушайте, почему вы… такая? — спросил он. — Ну, не знаю… Такая
безжалостная, такая нечеловеческая.
Неуклюжее слово вырвалось само собой, и Николас испугался, что Жанна
обидится. Но нет — она, кажется, была даже польщена. Спросила:
— Хотите знать, в чем мой моторчик?
— Что? — удивился он.
— В каждом человеке есть моторчик, который руководит всеми поступками.
Я этот моторчик сразу вижу. Например, у Олежека он называется «злость». Ты,
золотце, живешь и все время злишься на тех, кто вокруг тебя. В яслях отнимал
у других детей игрушки — не потому что тебе были нужны эти совочки или
машинки, а от злости. Теперь вот отнимаешь контрольные пакеты акций. А у
вас, Николай Александрович, моторчик называется «умеренность». Вам хочется
всегда и во всем соблюдать чувство меры, приличность, правила и тому
подобное. Я же отношусь к породе человеков, моторчик которых — любопытство.
Чаще всего такими рождаются мальчики, но попадаются и девочки. В детстве мы
отрываем крылышки у бабочек или выкалываем глаза пойманному мышонку — не из
садизма, а из любопытства. Хотим посмотреть, что будет. Потом, когда
вырастаем, наше любопытство распространяется на самые разные предметы. Из
нас получаются великие ученые, первооткрыватели. Или, вроде меня,
специалисты по любопытным ситуациям, наилюбопытнейшая из которых смерть.
Ведь правда же, смерть — самое интересное событие в жизни каждого? — Жанна
перевела оживленный взгляд с одного мужчины на другого. Оба помалкивали,
только Ястыков с улыбкой, а Фандорин без. — Сколько раз я это видела, и все
мало. Чем дальше, тем любопытней. Сначала поражалась тому, что никогда не
угадаешь, как кто будет умирать. Бывает, крутейший мужик, прямо Рэмбо, а в
последний момент расхнычется, как ребенок. Или, наоборот: затюханный, почти
бесполый заморыш вдруг возьмет и улыбнется так спокойно, красиво —
залюбуешься. Теперь-то я научилась угадывать, и то, бывает, ошибаюсь. Но в
вас, — она оценивающе посмотрела на Николаса, — я уверена. Умрете молодцом,
готова поставить десять тысяч.
— Идет! — сразу же откликнулся Олег Станиславович. Принято: десять
тысяч баксов.
Ника, хоть и подозревал, что это не шутка, испугался несильно. И так
было ясно, что живым он не выпутается. Детей бы спасти.
А Жанна все изучала его прищуренным взглядом гурмана.
Детей бы спасти.
А Жанна все изучала его прищуренным взглядом гурмана.
— Просить ни о чем не будет, — спрогнозировала она. — Плакать тем
более. Вообще не произнесет ни слова, сочтет ниже своего достоинства. Глаза
закроет или посмотрит в небо. В общем, красиво умрет. И за это, Николай
Александрович, я вас потом поцелую. Я всегда так делаю, когда человек
красиво умирает.
Вот тут, представив себе этот посмертный поцелуй, он испугался до
судороги. И злобно подумал: плакали твои десять тысяч — нарочно буду орать
благим матом.
— Ладно, киска, хватит, — сказал Ястыков. А то перестараешься. Человек
уже проникся, осознал. Ведь прониклись, Николай Александрович?
— Проникся, — ответил Фандорин, и ему самому понравилось, как сухо,
иронично это прозвучало.
— А по-моему, не очень. — Жанна потушила сигару прямо о клеенку —
противно запахло химией. — Давай, котик, еще пари на его татарочку заключим.
Николас Фандорин в жизни (во всяком случае, с ясельного возраста) не
бил женщину и даже не предполагал, что способен на такое, а тут с утробным,
совершенно нецивилизованным рычанием потянулся, чтоб схватить подрядчицу за
плечи и вытрясти ее черную душу. Но Жанна легко, словно играючи стукнула его
ребром ладони по запястью, и правая рука сразу онемела, безвольно
опустилась, так что пришлось схватиться за нее левой.
Олег Станиславович поморщился:
— Все-все, иди, отдохни. Мы с Николасм Александровичем поговорим
тет-а-тет.
— Как-нибудь после додеремся, ладно? Профессионалка послала Николасу
воздушный поцелуй, заказчику просто кивнула и вышла из кухни.
Мужчины проводили ее взглядом. Потом Ястыков сказал:
— Не берите в голову, Николай Александрович. Если исполните свою работу
чисто, ничего с вашей семьей не случится.
А со мной? — чуть было не смалодушествовал Фандорин, но удержался.
Ответ был и так ясен. Разве они оставят в живых такого свидетеля?
Поэтому ограничился кивком.
Ястыков отлично понял смысл паузы.
— Приятно иметь дело с выдержанным человеком. Излагаю суть проблемы.
Сразу же по завершении операции мы связались с Куценко, объяснили ему
расклад. Он, естественно, потребовал разговора с дочерью. Хочет убедиться,
что она цела. Нормальная родительская реакция. Но штука в том, что девчонка
заупрямилась. Ей суют трубку — сжала губы, и ни звука. Когда Куцый понял,
что телефонного разговора с дочерью не будет, у него даже голос задрожал.
Последний раз я слышал, как у него дрожит голос, в пятом классе, когда я его
на переменке промокашкой кормил. Если Мират вообразит, что девчонку
угрохали, начнется третья мировая война. Он хоть и шахматист, но от
воспаления отцовских чувств может утратить адекватность.