— Мирандочка, миленькая, — завсхлипывала дива, — это правда? Вы правда
нашли? Солнышко мое, я на колени упаду, честное слово!
— Только не здесь, ладно? — ответило юное создание.
— Да-да, конечно! — Певица дрожащей рукой дотронулась до локтя девушки.
— Я не пожалею ничего… Вы меня понимаете? Если препаратов осталось мало и
на всех не хватит, я заплачу больше. Мирандочка, Миранда Миратовна!
— Робертовна, — сурово поправила наследница и слегка тронула звезду за
плечо — мол, пора.
— Так я позвоню? — жалко спросила та, отходя.
Николас стоял перед Мирой и глядел ей в глаза, поражаясь тому, как
разительно изменилось их выражение — за какие-то несколько дней.
— Почему «Робертовна»? — спросил он наконец.
— Я возвращаю себе прежнее имя и фамилию. Краснокоммунарская Миранда
Робертовна звучит лучше, чем Куценко Миранда Миратовна.
— Понятно… О чем это она просила? Мира усмехнулась краем рта:
— У этих щипаных куриц прошел слух, будто я нашла в папочкином сейфе не
то секретную рецептуру, не то инструкции и ингредиенты. Вот они вокруг меня
и выплясывают.
— В самом деле нашла? Она наклонилась к его уху.
— Ничего я не нашла. Но пускай выплясывают. Я выписываю из Италии
профессора Лоренцетти, будет работать у меня в клинике. Как-нибудь их
подшпаклюет. А еще я создаю исследовательскую группу, чтобы восстановили
папочкину методику. На это уйдет несколько лет, так что кое-кому из этих
бабусек не дождаться, но ничего, к тому времени у новых фиф рожи пообвиснут.
Без клиентуры не останусь.
Нике сделалось не по себе, и он отвернулся от бывшей воспитанницы. Стал
смотреть на белое лицо покойника — талантливого и безжалостного человека,
который был когда-то маленьким, затюканным очкариком, потом играл в шахматы
чужими судьбами, творил чудеса, осуществил главную, несбыточную мечту своей
жизни, сделал много добра и еще больше зла. И вот он умер, и по нему воют
прекраснейшие из плакальщиц так горько и искренне, как не оплакивали ни
одного фараона или римского императора.
Скоро, очень скоро красавиц в российском бомонде катастрофически
поубавится, со вздохом подумал магистр, кладя на землю возле гроба белые
хризантемы — в самом гробу и около него места уже не было. Орхидеи, лилии,
огромные розы лежали грудами, превратив этот угол кладбища в настоящую
тропическую поляну.
А весной здесь высадят другие цветы, менее эффектные, но зато живые.
Отчего в цивилизованном мире цветы — непременные спутники смерти? Чтобы
компенсировать ее безобразие?
Нет, сказал себе Николас. Мы встречаем и украшаем смерть цветами, чтобы
напомнить самим себе: последние корчи закончившейся жизни в то же время —
родовые судороги нового бытия. Какое бы страстное, грешное, бунтующее сердце
ни скрылось в могиле, цветы, растущие на ней, безмятежно глядят на нас
своими невинными глазами: не об одном вечном спокойствии говорят нам они, о
том великом спокойствии равнодушной природы; они говорят также о вечном
примирении и о жизни бесконечной.
..