Я не знаю подробно, потому что
сам в такой ситуации не был. — Мысленно прибавил: тьфу-тьфу-тьфу, скрестил
пальцы и еще бесшумно постучал по ножке стола. — Но обещаю вам: уже завтра
соберу всю нужную информацию. Приходите ко мне… в четыре. Нет, лучше в
пять, чтоб наверняка. Принесете все бумаги. Письма благотворителям я напишу
сам — у меня английский язык родной. Не падайте духом. Все, что можно
сделать, сделаем.
Однако вопреки ожиданиям клиент не возликовал и не стал рассыпаться в
благодарностях. На худом, пучеглазом лице отразилось крайнее удивление,
впрочем, в следующую же секунду сменившееся облегчением.
— Вы забыли, что у этого человека нет денег! — торжествующе воскликнул
он. — Это совершенно некредитоспособный субъект! Он не сможет вам заплатить.
Я же говорил, все его сбережения съели шарлатаны и обманщики!
— Это я уже понял. Тем не менее, постараюсь помочь вашей жене.
От этих слов аноним вдруг как-то поник. Устало поморгал, потер веки.
Вяло сказал:
— С чего вы взяли, что речь обо мне? Это я так, некую трудную ситуацию
обрисовал…
И тут Нику сорвало с винта во второй раз, куда основательней, чем в
прошлый.
Он вскочил так порывисто, что отъехало кресло, и заорал на
псевдо-Кузнецова самым недостойным, постыднейшим образом. Нет, оскорблений в
его филиппике не содержалось, но слово «совесть» прозвучало трижды, а
выражение «кто дал вам право» целых четыре раза. Черт знает, что творилось
сегодня с русским англичанином — он сам себя не узнавал. Должно быть,
перенервничал из-за несуществующей бритвы.
Пакостник слушал Никину тавтологию внимательно, не проявлял ни малейших
признаков раскаяния или обиды. Скорее в его глазах читалось нечто вроде
радостного изумления.
На шум и крик в кабинет влетела Валя. То есть влетел, потому что
женщина-вамп, явившаяся утром на работу и всего полчаса назад поившая шефа
чаем, успела трансмутироваться в стройного бритоголового юношу. Исчезли
косметика и фиолетовый парик, туфли на десятисантиметровом каблуке сменились
тяжеленными ботинками, блузка — асимметричным свитером грубой вязки. Эта
метаморфоза означала, что фандоринский ассистент, личность капризная и
непредсказуемая, ошибся в дефиниции сегодняшнего дня и на ходу поменял его
цвет с розового на голубой.
Валя Глен появился на свет существом мужского пола, однако в процессе
подрастания и взросления тендерное позиционирование необычного юноши
утратило определенность. Иногда Вале казалось, что он — мужчина (такие дни
назывались голубыми), а иногда, что он, то есть она — женщина (это
настроение именовалось розовым). Фандорин сначала пугался интерсексуальности
своего помощника и никак не мог разобраться с грамматикой — как говорить:
«Ты опять строила глазки клиенту!» или «Ты опять строил глазки клиентке!» Но
потом ничего, привык.
По розовым дням ставил глаголы и прилагательные в
женский род, по голубым — в мужской, благо спутать было трудно, поскольку
Валя даже говорил двумя разными голосами, тенором и контральто.
Стало быть, вбежал в кабинет андрогин, успевший перекрасить сегодняшнее
число в цвета неба, и воинственно подлетел к посетителю.
— Вас ист лос, шеф? Сейчас я этого гоблина делитом и в баскет!
Сиюминутная половая самоидентификация никак не отражалась на Валином
лексиконе — в любой из своих ипостасей он выражался настолько своеобразно,
что без привычки и знания языков не поймешь. Во всем было виновато хаотичное
образование: Глен успел поучиться в швейцарском пансионе, американской
хай-скул и закрытой католической школе под Парижем, но всюду задерживался
ненадолго и нахватался от разных наречий по чуть-чуть. Николас содрогался от
мысли, что через сто лет все человечество, окончательно глобализовавшись,
будет изъясняться примерно так же. Да и выглядеть, наверное, тоже. Пока же,
слава Богу, Глен мог считаться существом экзотическим.
Сделалось стыдно — и за собственные вопли, и за невоспитанного
ассистента. Фандорин махнул Вале, чтоб исчез, а перед посетителем извинился,
закончив словами: «Вы должны меня понять».
— Ничего, я понимаю, — снисходительно обронил несостоявшийся клиент,
проводив взглядом Валю. — Этот молодой человек очень похож на вашу
секретаршу. Ее родственник? Он тоже работает у вас?
— Да, брат. Помогает, когда дел много, — соврал Ника. Не объяснять же
про голубое и розовое — у человека и так психика не в порядке.
Удовлетворившись ответом, странный гость снова воззрился на Фандорина.
Пожевал губами. Изрек:
— Случай не очевидный. Суд удаляется, на совещание.
Встал, с достоинством кивнул и прошествовал к выходу. Ну явный
шизофреник, что с такого возьмешь.
Николас сокрушенно вздохнул, развернул монитор поудобней. Экран скинул
черную завесу, ожил. Возник крупный план: лицо Екатерины. Величайшая женщина
русской истории смотрела на Нику внимательно, не мигая, как будто знала, что
решается ее участь.
Глава вторая. КАК ВАМ ЭТО ПОНРАВИТСЯ?
Глаза же у матушки-государыни оказались светло-серые, лучистые, с
хитрыми морщинками по краям. А может, морщинки не от хитрости, а от щек,
подумал Митридат. Вон какие щеки пухлые, словно две подушки. Давят, поди, на
глаза-то.
Богоподобная Фелица была вся такая: толстая, раздутая, будто едва
втиснувшаяся в платье. Ступня, поставленная на резную скамеечку, выпирала из
сафьяновой туфельки, как разбухшее тесто из чугунка, подбородок висел
складками, и даже под носом, где по физиогномическому устройству вроде бы и
не положено, тоже была складка — надо думать оттого, что ее величеству
приходится много улыбаться без истинной веселости, по привычке извлек
причину из следствия Митя.