На звон бубенцов выглянул кто-то в белой перепоясанной рубахе (кухонный
мужик Архип, что ли?), разглядел Митю, заохал, хлопнул себя по бокам,
побежал обратно в дом.
И все вышло еще лучше, чем мечталось по дороге.
Папенька выбежал в переднюю не в халате, а в наимоднейшем, купленном в
Петербурге сюртуке. Весь завитой, напомаженный, не выразить, до чего
красивый. И маменька не спала — была в лучшем своем платье, разрумянившаяся
и оживленная. Погладила сына по голове, поцеловала в лоб. Братец, правда, не
появился, ну да невелика утрата.
Алексей Воинович вел себя в точности, как ему полагалось: и воздевал
руки, и благодарил Господа, явили себя и слезы.
— Нашелся! — восклицал он. — Мой ангел! Мой благодетель! О,
счастливейший из дней!
И еще много всякого такого. Маменька послушала немного, поумилялась и
ушла в гостиную. Фондорин терпеливо кутался в красный плащ, ждал, пока
ослабнет фонтан родительской любви. Полицейские переминались с ноги на ногу,
отогревались после холода.
Дождавшись паузы в папенькиных декламациях, Митя потянул к себе Данилу.
— Вот, батюшка, кого вы должны благодарить за то, что видите меня. Это
мой…
Но папенька уже вновь набрал в грудь воздуха и дальше слушать не стал:
— Благодарю тебя, добрый полициант! Ты вернул мне сына, а вместе с ним
и самое жизнь! Подставляй ладони!
Фондорин удивленно вытянул вперед свои большие руки, и Алексей Воинович
стал доставать из кармана пригоршни червонцев. Сам приговаривал:
— На, держи! Ничего для тебя не жалко! Пришлось Даниле сложить ладони
ковшом, чтоб золото не просыпалось на пол. Хотел он что то сказать, но
папеньку разве переговоришь?
Митя смотрел и только диву давался: откуда такое богатство?
— Счастье, счастье! — повторял Алексей Воинович, всхлипывая. — Знаешь
ли ты, мой добрый сын, что за тобой прислала матушка-императрица? Скучает по
тебе, не понимает, чем обидела, отчего ты сбежал. Но не гневается, нисколько
не гневается! Ты спроси, кого она прислала! Не курьера, даже не
флигель-адъютанта! Самого господина Маслова! Тайного советника! Вот какая о
тебе забота! А все потому, что ты — не просто мальчик, ты любимый
воспитанник ее величества, государственная особа! Ах, пойду к Прохору
Ивановичу, обрадую! Мы только-только отужинали и распрощались на ночь. Он,
верно, еще не ложился. А хоть бы и лег! И папенька бросился в комнаты. Так
вот почему здесь не спят, понял Митя. По причине явления высокого столичного
гостя.
И стало у него на душе лестно, приятно. Сыщется ли в России другой
мальчик, из-за которого погонят за шестьсот верст начальника Секретной
экспедиции? Не сыщете, даже не пытайтесь.
— Ваше благородие, — жалобно сказал один из стражников. — Дозвольте по
нужде отлучиться, мочи нет.
— Ваше благородие, — жалобно сказал один из стражников. — Дозвольте по
нужде отлучиться, мочи нет.
Данила махнул рукой — не до тебя, мол, и тот не посмел тронуться с
места.
— Пойдемте, Данила Ларионович, — позвал Митя. — Я скажу, чтоб вас
разместили в папенькином кабинете. Там энциклопедия и удобный диван.
Фондорин воскликнул:
— Благородное сердце! Ты еще думаешь о моем удобстве после того, как я
чуть не погубил тебя и не дал тебе проститься с наилучшей из женщин! Увы,
друг мой, я не смогу воспользоваться твоим гостеприимством. Я прибил слугу
закона и должен понести заслуженную кару. Ведь я обещал это нашим честным
спутникам. Мое место — в темнице.
— Да мне довольно сказать слово Прохору Ивановичу, и полиция сразу от
вас отступится! Великое ли дело — хожалых прибить?
Митя уж хотел бежать к Маслову, но Данила удержал его.
— Нет, — сказал он твердо. — От этого зловонного пса мне никаких
потачек не нужно. Он повинен в пагубе моих добрых друзей. Из-за него я
лишился сына. Лучше мне не встречаться с этим упырем, иначе я могу совершить
новое, куда более тяжкое преступление. Я удаляюсь. Теперь я за тебя
совершенно покоен. С этаким сопроводителем тебе страшиться нечего, а твое
будущее спокойствие обеспечит Павлина Аникитишна. На, верни твоему отцу
деньги.
Он протянул Мите пригоршню золотых, но тот спрятал руки за спину.
— Если он так легко дал, значит, у него много. Наверное, Прохор
Иванович от царицы привез. А у вас нет ничего, вам пригодится. Считайте, что
это от меня, в долг.
Растроганно улыбаясь, Фондорин ссыпал червонцы в карман:
— Ну вот, ты меня еще и благодетельствуешь. Кабы ты только простил мои
невольные перед тобой вины и сказал, что не держишь на меня сердца, я был бы
совершенно успокоен…
— Если Павлина наилучшая из женщин, то вы, Данила Ларионович, самый
лучший из мужчин, — убежденно сказал Митя. — Не хотите Маслову, так я
государыне про вас скажу. Недолго вам быть в темнице, уж можете мне верить.
Фондорин наклонился, шепнул ему на ухо:
— Кому ж на свете верить, если не тебе? На, пусть это останется тебе на
память.
Сунул Мите за отворот камзольчика какую-то бумагу, повернулся к
полицейским:
— Он простил меня! Теперь я в вашей власти!
Глава девятнадцатая. ПРЕКРАСНЫЙ НОВЫЙ МИР
Власть Николаса Фандорина над собственными действиями, над своей жизнью
и даже смертью кончилась. В самом прямом, буквальном смысле.
Первое, что сделал магистр, когда его наконец оставили одного, —
попытался положить конец своему постыдному, губительному для окружающих
существованию. С него сняли наручники, повязку с глаз, и он увидел, что
находится в небольшой, скудно обставленной комнате.