Микрофон!
Все это время они подслушивали!
В самом деле, он неисправимый идиот: ни история с Гленом, ни история с
капитаном Волковым не научили его элементарной осторожности.
Сделав невозмутимое лицо (а что еще оставалось?), Ника холодно сказал:
— Делаю вывод, что условия, выдвинутые господином Куценко, вам
известны.
— Известны-известны. — Жанна показала ему большой палец. — Классные
условия. Ты, Ника, показал себя молодцом.
Олег Станиславович кивнул.
— Да. Подите, скажите Куцему, что все нормально. А про пыльцу
невинности это я пошутил. Цыплячья грудка и сиротские хрящики мадемуазель
Миранды меня нисколько не привлекают. Вперед! Фигаро здесь — Фигаро там. А
мы пока ударим по дижестивчику. Верно, золотко?
x x x
Он думал, что ночью не сомкнет глаз. Прилег на кровать больше для
порядка. Закинул руку за голову, стал представлять себе, как все завтра
произойдет. Что если в Ястыкове подлость окажется сильнее прагматизма?
Зажмурился, представил.
Два приглушенных щелчка. Высокий мужчина и худенькая девушка ни с того
ни с сего падают на асфальт. К ним подходят, наклоняются, не могут понять, в
чем дело. А тем временем двое или трое парней как ни в чем не бывало уходят
прочь, растворяются в толпе…
Просто поразительно, что с такими видениями Фандорин все-таки уснул.
Единственным объяснением могла быть усталость. Как-никак вторая бессонная
ночь подряд.
На рассвете он проснулся оттого, что скрипнула дверь и по полу
прошелестели невесомые шаги.
Спросонья сказал себе: это Алтын вставала в туалет. Собирался упасть
обратно в сон, и вдруг вспомнил, где он. Рванулся с подушки.
У приоткрытой двери стояла Мира. Она была в розовой пижаме с жирафами —
очень похожей на ту, в которой спала четырехлетняя Геля.
— Тс-с-с, — приложила палец к губам ночная гостья.
Прикрыла дверь, бесшумно пробежала по паркету и села на кровать.
— Ты что? — прошептал он. — Как ты вышла из комнаты?
— Стояла у двери, слушала. Ждала, пока этот в сортир уйдет или еще
куда. Вот, дождалась.
— Но в кухне же еще один! Мог услышать. Мира усмехнулась, ее глаза
блеснули мерцающими огоньками.
— Как же, услышит он. Я умею ходить вообще без звука. Мы ночью всегда
из палаты в палату шастали. Смотри, смотри, что я нашла! В пижаме было.
Он наклонился к маленькому бумажному квадратику. Напрягая глаза,
прочел: «Не бойся, доченька. Папа тебя спасет».
— Видал? — возбужденно спросила она. — Я всю ночь не спала, хотела тебе
показать! Подвинься, я замерзла.
Залезла к нему под одеяло, прижалась ледяными ногами.
Спокойно, приказал себе запаниковавший Николас.
Залезла к нему под одеяло, прижалась ледяными ногами.
Спокойно, приказал себе запаниковавший Николас. Это невинная
детдомовская привычка. Осторожно, чтоб не обидеть, отодвинулся, но Мира
немедленно придвинулась вновь.
— Ты такой теплый! И длинный, как удав из «Тридцать восемь попугаев». —
Она прыснула. Оперлась на локоть, мечтательно сказала. — Он вообще
застенчивый. Вроде как стесняется меня. А тут «доченька». Никогда так меня
не называл. Значит, не сердится.
Николас уже взял себя в руки, запретил организму поддаваться ненужным
реакциям. Ну и что с того, что девушка положила тебе руку на плечо, а
коленку пристроила на бедра? Пусть будет стыдно тому, кто плохо об этом
подумает.
— Что ж ему на тебя сердиться? — сказал Фандорин. Хотел погладить
девочку по трогательно белеющей в полумраке головке, но не стал — немного
подержал руку в воздухе и осторожно опустил. — Разве ты в чем-нибудь перед
ним виновата? Ничего, завтра все кончится. Нас отпустят, мы доберемся до
метро, и за нами приедет твой папа.
— В метро? Ой, я там еще ни разу не была. Говорят, жутко красиво.
Знаешь, меня же все на машине возят, с темными стеклами. Только что глаза не
завязывают, как эти.
Мира заерзала, устраиваясь поудобней, и Николас почувствовал, что
проклятый организм, раб первобытности, начинает выходить из-под контроля.
— Ты лежи, грейся, — пробормотал магистр, выбираясь из кровати. — А я
все-таки попытаюсь сориентироваться, в какой части Москвы мы находимся.
У окна перевел дух. Стал всматриваться в белую от свежевыпавшего снега
улицу, в дома, где уже загорались огни — восьмой час, скоро начало рабочего
дня.
Подошла закутанная в одеяло Мира, встала рядом. Ее затылок белел на
уровне Никиного локтя.
— Вон, смотри, какой домина. Раз, два, три, десять, шестнадцать, целых
двадцать два этажа! И еще вон четыре трубы. Ты же москвич. Может, узнаешь?
— Нет, в Москве таких мест много.
— Гляди, гляди! — Она встала на батарею и обхватила его за шею — теперь
их щеки были на одном уровне. — Вон на небе светлая полоска!
— Ну и что?
— Как «что»! Еще учитель! Откуда солнце-то восходит?
А ведь действительно! Восток справа, примерно под углом сорок пять
градусов. И там, кажется, кольцевая дорога, дома кончаются. Значит, какой
это край Москвы? Юго-восток?
Нет, северо-восток.
Глава двадцатая. ОПАСНЫЕ СВЯЗИ
— Северо-запад — вот в какой стороне света сияет солнце нашей империи,
что бы там ни утверждала географическая наука. Именно туда, к балтийским
водам, мы с господином конногвардейским вахмистром завтра поутру и
устремимся — обогреться лучами милости матушки-государыни.