— Я выйду, ты оставайся, — сказал он, кладя капитану руку на
запястье. — Ты тут ни при чем. Спасибо, что хотел помочь.
Взялся за ручку двери, но Волков больно двинул его локтем в плечо.
— Сиди, телебашня долбаная! Что тебе Серега Волков —
мальчик-колокольчик? Щас, щас…
Капитан быстро закрутил головой — влево, назад, снова влево, вперед.
— Не, не вырулю, зажмут. Тогда так. Внизу что-то щелкнуло. Николас
опустил взгляд и увидел зажатый в руке милиционера пистолет.
— Не писаем в штаны, Коля. У меня кандидатский по стрельбе, прорвемся.
Щас сажаю переднему по фарам, и ты сразу сигай вправо, а я влево. Чеши через
кусты, не оглядывайся. Бог, он знает, кому пора, а кому еще нет.
Фандорин хотел возразить против этого самоубийственного плана, но
отчаянный капитан уже вскинул руку с пистолетом и нажал на спуск. Прожектор
на крыше переднего джипа лопнул.
Выстрел был всего один, но дырок в лобовом стекле почему-то
образовалось две. Волков энергично ударил затылком о подголовник и остался
сидеть в этой позе, руку же с пистолетом опустил. Оглохший Ника увидел, как
губы капитана надулись, словно он собирался прыснуть со смеху, но изо рта
вырвался не смешок, а бульканье, и на подбородок милиционера потекла черная
жидкость, в которой поблескивали осколки зубов.
Так и не поняв, что за беда стряслась с Сергеем, магистр дернул ручку
дверцы, выкатился на землю и, бешено орудуя локтями, дополз до придорожных
кустов. Там вскочил и, не разбирая дороги, понесся в темноту.
— Живьем! — крикнул кто-то сзади.
Голос был высокий, тонкий, будто кричал подросток.
Николас ударился голенью о какой-то ящик, но даже не почувствовал боли.
В голове пронеслось: хорошо, что я в черной куртке, в белой рубашке
было бы видно издалека.
Сзади доносился топот. Непонятно, сколько было преследователей, но не
один и не два — это уж точно. Взревел мотор, потом второй.
Длинные ноги, обутые в мягкие тапочки, беззвучно касались земли. Ника
повернул в щель между складами, с разбегу прыгнул на забор, подтянулся (и
откуда взялось столько сил?), приземлился по ту сторону.
Рельсы, в стороне огни станции.
По дальнему пути, тяжело погромыхивая, катился грузовой состав.
Фандорин подбежал, некоторое время огромными скачками несся рядом,
потом, улучив момент, вцепился в поручень тормозной площадки последнего
вагона и повис. Ноги поджал, чтобы не волочились по земле. Поставил на
ступеньку одно колено, второе. Оглянулся.
Сзади на путях метались какие-то тени, туда-сюда ерзали лучи фонарей.
Видели или нет?
В любом случае, чем дальше от Лепешкина он отъедет, тем лучше.
Николас потер ушибленную голень и сел на металлический пол. Наплевать,
что пыльно, грязно, перепачкано мазутом или еще какой-то пахучей дрянью.
Николас потер ушибленную голень и сел на металлический пол. Наплевать,
что пыльно, грязно, перепачкано мазутом или еще какой-то пахучей дрянью.
Откинуться на спину, перевести дух.
Он попробовал вытянуться на узкой площадке поудобнее и вдруг ткнулся
головой во что-то мягкое. Вернее в кого-то.
Подавившись воплем, повернулся.
На противоположном конце площадки, съежившись, сидел закутанный в
тряпки человек. Пронесшийся мимо фонарь на миг выхватил из темноты блестящие
глаза, кустистую бороденку, драную кроличью шапку.
— Ну, вы, гражданин начальник, отчаянный, — сказал человек. — А какой
прыгучий, я прямо восхищаюсь. Это вы из-за меня своей драгоценной жизнью
рисковали? Чтоб меня в отделение доставить?
— Вы кто? — пробормотал Фандорин, испугавшись, что от всех потрясений у
него начались галлюцинации.
— Миша, путешественник. Живу между небом и землей. На зимовку вот
собрался, в Новгородскую губернию. Если вы меня, конечно, с поезда не
ссодите.
Николас понемногу приноравливался к дерганому железнодорожному
освещению, от которого все предметы то вспыхивали, то погружались во мрак, и
теперь мог разглядеть своего нежданного спутника получше.
Неопределенного возраста, одет в замызганную синтетическую куртку, на
плечи накинута не то скатерть, не то занавеска. Одним словом, бомж.
— Я не милиционер, — успокоил бродягу магистр. — Куртка не моя.
Одолжил, чтобы согреться.
— А-а, — повеселел Миша. — Тогда другое дело. Греться мы после полезем.
Это в шестой вагон надо, там вату везут. Подышим воздухом, чтоб сон был
здоровее, и туда. Вы, сэр, куда?
Откуда он знает, что я сэр, вздрогнул Фандорин и не ответил. Но бомж
нисколько не обиделся.
— А я на зимовку. Я этот поезд два дня ждал. Его в Ржеве на Ленинградку
перегонят, а спальный вагон, который с ватой, покатит прямиком в город
Бухалов. Очень у них там изолятор замечательный. Харчи не воруют, и
начальник, майор Савченко, хороший человек. Я всегда там зимую. Хотите, сэр,
и вас устрою?
Это у него такая манера выражаться, успокоился Николас и спросил:
— А где это — Бухалов?
— Новгородская губерния, Чудовский район. Городок славный, тихий. Душой
отдыхаешь. В изоляторе библиотека хорошая, всякие там шашки-шахматы. Сопрем
что-нибудь на вокзале в порядке правонарушения и сразу к Степану Филимонычу,
сдаваться…
Миша принялся уютно описывать, как они устроятся в городе Бухалове, но
Николас дальше уже не слушал, потрясенный упоминанием о Чудовском районе.
Вот уж воистину перст судьбы! Подсказка свыше, иначе и не назовешь!
Как он мог забыть о человеке, который выручал его из трудной ситуации
прежде и наверняка не откажется помочь сейчас!
Именно там, где-то в лесах под Чудовым, поселился фандоринский
компаньон, соучредитель «Страны советов», бывший банкир, олигарх и
медиа-магнат.