Он повертел головой
вправо-влево, зачем-то потер пальцем старинное зеркало в раме черного дерева
(куплено на Арбате во времена преддефолтного благополучия).
— Венецианское? Вещь!
— Почему венецианское? Русское, московской работы, — пролепетал Ника. —
Какие тапочки? Что вы несете?
— Поговорить нужно, — шепнул милиционер, трогая хозяина за пуговицу —
такая уж, видно, у него была дурная привычка, за все хвататься руками. —
Ага, поговорить.
От этого бесцеремонного хватания, от идиотского шепота Фандорин наконец
пришел в себя и разозлился. Не на позднего гостя — на себя. Что за дикость,
в конце концов? Почему честный, законопослушный человек должен нервничать
из-за визита милиции, хоть бы даже и криминальной?
— Кому нужно? — неприязненно спросил он, снимая с груди руку капитана.
— Почему вы пришли без предварительного звонка, да еще в такое позднее…
— Вам нужно, — перебил Волков. — В первую очередь вам. Зайти-то можно?
— Входите, раз пришли. Николас первым вошел в гостиную. Можно ли
позвонить, капитан уже спрашивать не стал. Достал из кармана мобильный
телефон — дорогой, побогаче скромного Никиного «сименса» — нажал одну
кнопочку.
Коррупционер, решил Фандорин, которому развязный опер ужасно не
понравился. Известно, какая в милиции зарплата, на нее такой телефон не
купишь. Взятки берет или «крышует» — знаем, по телевизору видели.
— Але, Миш? — забубнил Волков, отвернувшись. — Это я, Серый. Ну че там
у вас с трупняком?… Понятненько. И особые по нулям?… Ясно… Хрена, сам
на Колобки волокись, я вам не нанялся… Да кручусь пока… Ага, у этого, у
кандидата. — Тут он коротко обернулся на Николаса, и тот понял, что он и
есть «кандидат». Почему-то от этого невинного слова по коже пробежали
мурашки. — Отбарабанюсь — звякну… Ага, давай.
Повертев по сторонам круглой, стриженной под полубокс башкой, капитан
спросил:
— Наверно, в загородном проживаете. А тут так, место прописки?
— Почему? — удивился Фандорин. — Здесь и живу. Загородного дома у меня
нет.
Эта информация оперуполномоченного почему-то озадачила. Он проворно
подошел к двери в кабинет, сунул нос и туда — вот какой бесцеремонный.
— Послушайте, капитан Сергей Николасаич Волков из шестнадцатого отдела,
— строго начал Ника, собираясь дать наглецу укорот, но милиционер повернулся
к нему, лукаво погрозил пальцем и протянул:
— Хреновата квартирка-то. Не склеивается у нас.
Николас удивился. По московским понятиям квартиру никак нельзя было
назвать «хреноватой». Двухсотметровая, в старинном, но полностью
реконструированном доме, с высоченными потолками, в свое время она съела
изрядный кус английского наследства. Тогда казалось, что это излишество, но,
если учитывать последующий дефолт, квартира обернулась единственным толковым
вложением капитала.
— Что «не склеивается»?
— Версия. Мрамора нет, ковры не наблюдаются, хрусталь-бронза
отсутствуют. Вы что, подпольщик? Как гражданин Корейко?
— Как кто? — моргнул Фандорин, которому в его британском детстве папа
сэр Александер не позволял читать советскую беллетристику. — Да что вы себе
позволяете? Вторглись в частное жилище, суете всюду нос! Что вам нужно?
Милиционер взял два стула, поставил их один напротив другого. Сел,
жестом пригласил садиться и хозяина.
— Ты лучше давай со мной начистоту, — строго сказал он. — Для вашей же
пользы. Ксиву видал? Я из шестнадцатого. Это отдел по раскрытию резонансных
убийств, понятно? Не «колбасник» какой-нибудь и не из налоговой. Пети-мети
по чужим карманам мести — не по нашей части. Колитесь, Николай
Александрович, на чем бабки варите. Слово Сереги Волкова — не настучу. Сам
их, клопов сосучих, не выношу… Ладно, сейчас я вам одну хреновину покажу,
после которой ты со мной стесняться перестанешь, как барышня у гинеколога.
Николас поморщился — метафора капитана Волкова ему не понравилась, как
и хамские перескакивания с «вы» на «ты». Но от невнятных речений
оперуполномоченного на душе становилось все тревожней. Кажется, завязывалась
какая-то мутная, неприятная история.
— А до завтра разговор не ждет?
Он оглянулся на дверь детской. Эраст и Геля, должно быть, заждались
продолжения сказки. Так вдруг захотелось послать капитана с его непонятными
речами и зловещими шарадами к черту, вернуться в ясный и светлый мир, где
нет никого страшней Серого Волка и всегда побеждает справедливость.
Но Волков уже совал в руки какой-то листок, и отделаться от этого
дурного наваждения не представлялось возможным.
— Почитайте-ка. А там уж сами решайте, ждать до завтра или не ждать.
Ваша жизнь не моя. Ага.
Это была ксерокопия машинописного текста. Не веря своим глазам, Ника
прочел:
ПРИГОВОР
НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ФАНДОРИН, президент фирмы «Страна советов»,
объявляется гадом и обманщиком, на основании чего приговаривается к высшей
мере справедливости — истреблению.
— Что за бред? — воскликнул Фандорин. — Где вы это взяли?
— До завтра так до завтра, — злорадно оскалился капитан, забрал листок
и сделал вид, что собирается уходить.
Однако сменил гнев на милость, вынул из папки большую глянцевую
фотокарточку.
— Из кармана вот у этого гражданина. На снимке был крупный план
мертвого лица: широко открытые глаза, нимб из растекшейся по асфальту крови.
Гримаса для трупа необычная — довольная и даже словно бы торжествующая.
Николас охнул.
— Знакомого увидали? — весь подобрался Волков.