Госпожа Арамона подобрала тяжелые юбки и последовала за вежливым теньентом в кабинет ее величества. Женщина ожидала увидеть там кого угодно, но не рыжего тессория, со всеми удобствами расположившегося за столом Катарины. Кроме него, в комнате никого не было.
— Идите, Джеймс, — проскрипел граф Манрик, слегка приподнимаясь. — Госпожа Арамона, прошу вас, садитесь.
— Благодарю вас.
Святая Октавия, при чем тут этот старый пень?
— Госпожа Арамона, — тессорий улыбался, но от этого было как-то не по себе, — прежде чем задать вам несколько вопросов о том, что вы видели в последние дни, я хотел бы знать, почему ваша дочь отклонила предложение моего сына?
Потому что она такая же дура, как ее мать и подруга, и при этом умница. Нельзя продаваться и нельзя хватать то, что не можешь проглотить.
— Потому что в семнадцать лет девушка думает о любви, а не о будущем. О будущем дочерей думают их матери.
Нельзя продаваться и нельзя хватать то, что не можешь проглотить.
— Потому что в семнадцать лет девушка думает о любви, а не о будущем. О будущем дочерей думают их матери.
— Это очевидно. Но вы не предприняли никаких шагов, чтобы убедить вашу дочь принять предложение. Почему?
Отчего же не предприняла, она спросила, в чем дело, и еще она ни на секунду не поверила, что этот брак желателен для господина тессория. И правильно не поверила! Святая Октавия, насколько было бы лучше, если б Лионель Савиньяк вызвал Леонарда Манрика из-за другой женщины или хотя бы убил.
— Потому что я знаю свое место, — вдова капитана Лаик выдержала цепкий оценивающий взгляд. — Моя дочь красива, но не знатна и не богата. Она может стать супругой барона или любовницей герцога. Я не хочу, чтоб моя дочь опустилась туда, откуда поднялась моя мать. Селина не может быть супругой графа Манрика, но и любовницей его она не станет.
— Потому что уже стала любовницей Первого маршала?
— Если бы монсеньор хотел видеть мою дочь своей любовницей, — раздельно произнесла Луиза, понимая, что от этого ответа зависит все, — она бы стала ею, и я ничего бы не могла с этим сделать. Но он хочет от моей семьи другого.
— Чего же?
— Чтобы я опекала Айрис Окделл и чтобы мы в нужное время оказались в нужном месте. Это все, что он мне сказал перед отъездом.
Леопольд Манрик молчал. Он был очень похож на своего сына, и он был чем-то очень доволен. Арнольд, когда его сделали капитаном, выглядел так же, но чем можно осчастливить тессория? Только сделать его кансилльером.
— Звучит, как сказка, — наконец изрек то ли тессорий, то ли кансилльер. — Та самая сказка, в которой закатные твари покупают то, чего еще нет. Неужели вас не беспокоит неопределенность?
— У меня нет выбора, — Луиза очень внимательно посмотрела на собеседника. — Небогатой вдове с четырьмя детьми жить непросто. И я хочу видеть свою дочь баронессой.
Бледное лицо оставалось бесстрастным, но он поверил. Поверил, забери его Арамона! Каждый судит по себе, Манрики никому не верят и все покупают.
— Я вижу, вы и впрямь разумная женщина. Я в долгу у вас и вашей дочери. Брак Леонарда Манрика и девицы Арамона и впрямь был бы неудобен для всех.
И весьма краток. Селина бы упала с лестницы или умерла родами, и она ни секунды не была бы счастлива.
— Я могу идти? — Луиза сделала попытку подняться, прекрасно зная, что рыжий мерзавец ее не отпустит. Так и есть.
— Ваш старший сын, кажется, находится при особе герцога? — Губы Манрика скривились в нечто, долженствующее изображать улыбку. Причем благосклонную.
— Мальчик всю жизнь мечтал о гвардии. Теперь видите, сударь, что я не могу позволить своим домочадцам уронить честь семьи? Это может сказаться на карьере Герарда.
— Я не сомневаюсь, что очаровательная Селина станет баронессой, — с нажимом произнес тессорий, — и я надеюсь, что она не покинет Олларию.
Но если ты думаешь, что достаточно купить Селине сговорчивого барона, и твой сынок ее получит, ты ошибаешься! И можешь ошибаться дальше. До возвращения монсеньора.
— Когда Селина выйдет замуж, о ней будет заботиться ее супруг, — Луиза улыбнулась еще раз. — Сударь, это такое облегчение — перестать тревожиться за судьбу своего ребенка.
— О, разумеется… Я полагаю, вы знаете, что герцог Алва и мои сыновья — старые друзья?
— Алва, Манрики и Дораки всегда стояли на страже интересов Талига, — заверила Луиза.
Вообще-то следовало назвать не Манриков, стоявших исключительно на страже собственных интересов, а Савиньяков или Ноймаринен, но она говорила с Леопольдом Манриком, и от этого разговора зависело очень много.
Куда больше, чем казалось вначале.
— Вы неплохо разбираетесь в политике, сударыня.
Госпожа Арамона промолчала. Разговор только начинался, настоящий разговор. Рыжий считает, что вывернул ее наизнанку и купил, пообещав Селине барона, теперь заговорит о деле.
— Полагаю, вы были удивлены утренними событиями.
— О да! — подалась вперед Луиза, ей даже не было нужды притворяться. — Это было так странно…
— Сегодня ночью умер его высокопреосвященство Сильвестр. — Манрик попытался принять скорбный вид, и это ему почти удалось.
Луиза потрясенно молчала. Святая Октавия, о чем она только не думала, но не о смерти Сильвестра. Кардинал казался вечным, а он взял и умер. Именно тогда, когда в Олларии нет ни Алвы, ни Савиньяков, ни хотя бы Рафиано с фок Варзовом. Что же теперь будет?