— А кто еще вам не нравится? — потупилась Латона.
— Птице-рыбо-девы, — сообщил Ворон.
— Герцог, неужели у бедняжек нет ни малейшей надежды? — протянула София.
— Ни малейшей, — отрезал Валме, — я свидетель!
— Разрубленный З-з-змей! — Клелия вскочила, снова опрокинув бокал, вино пролилось на платье, но толстушка была слишком пьяна, чтоб это заметить. — Разрубленный Змей!.. Тебе ни с кем не бббудет так хорошо, кккак со мной! — девица покачнулась. — Ни сссс кем и никогда…
— За такие слова, милая, придется ответить, — улыбнулся Алва, — причем немедленно.
— Нни сссс кем! — Клелия икнула и, глупо моргая, уставилась на Ворона.
— Уймись! — Ариадна ухватила толстушку за рукав, та вырвалась, свалив блюдо с фруктами, и вцепилась в рубашку маршала.
— Точно ни с кем? — Синие глаза смеялись. — Поклянись.
— Якорь мне в глотку, — неожиданно отчетливо произнесла Клелия.
— В глотку потом, — заржал Валме, София шлепнула его веером, но она не сердилась. По крайней мере не сердилась на него.
Ворон поднялся и поклонился настолько изысканно, насколько позволяла повисшая на нем «пантерка».
— Мы вас покинем. Ненадолго.
— Нннеттт… Ннннадолго! — Клелия соизволила оторвать физиономию от маршальской рубахи. — Нннавсегда! Он ммой! Я его ввввам не отдам…
— Даже так? — Алва исхитрился и обнял Клелию таким образом, что та при всем желании не могла повиснуть у него на шее.
— Ттттебе с ни… нискем… Так не станет…
— Я уже понял, — Алва подмигнул Марселю.
— Ттттебе с ни… нискем… Так не станет…
— Я уже понял, — Алва подмигнул Марселю. — Виконт, в мое отсутствие не уроните честь Талига… А вы, капитан, соответственно, честь Фельпа.
Парочка скрылась за дверью. Марсель хмыкнул и повернулся к Софии:
— Сударыня, не согласитесь ли вы полюбоваться в моем обществе на звезды?
— Это теперь называется звездами? — хихикнула Латона.
— Но надо же это как-то назвать, — Ариадна склонила головку на плечо подруги и надавила пальчиком на ее губы.
— А вы, капитан, — Латона нежно улыбнулась, — что вы думаете о звездах?
— Из них варят суп!
Зачем он грубит? Поликсену не вернешь, а эти две кошки ничем не хуже остальных. И не лучше… Они не обидятся… Нет, обидятся, если он будет сидеть и пить вино. В конце концов, он жив, и он не эсператист, чтоб шарахаться от женщин.
— Капитан, — мурлыкала Латона, — вам не скучно? Идите к нам…
— Да-да, — смеялась Ариадна, — ни с кем вам не будет так хорошо, как с нами…
Вряд ли ему с кем-нибудь когда-нибудь будет хорошо, но он жив, и ночь только началась, праздничная ночь.
— Что же вы, капитан… Пора довести вашу победу до конца.
— В свое время, — Луиджи поднял бокал, — ваше здоровье, кошки. Клянусь, до утра оно вам понадобится.
3
Странное все же чувство — заглянуть в глаза своей молодости. Конечно, будь Лилиан его великой любовью, было б еще хуже, но и так приятного мало. В огне брод иногда найти можно, Рокэ — тот умудряется; в огне, но не во времени… Молодости и прошлого не жаль, вернее, не очень жаль, но понимать, что твоих ровесников вовсю кружит листопад, а впереди лишь мокрая от дождей земля, грустно. Не страшно, нет, а именно грустно, а отцы и старшие братья уже ушли, последним был старик Эпинэ. Печальный конец… Пережить всех, кто знал тебя молодым, тяжко, даже если умираешь победителем среди внуков и молодых соратников. А как доживать проигравшему?!
Анри-Гийом Эпинэ поставил не на ту лошадь, его сыновья и внуки погибли, а старик жил и жил, думал и думал… Его высокопреосвященство отодвинул кувшин с шадди, открыл бюро, достал бутылку «Дурной крови», налил два бокала и зажег четыре свечи. Есть такие враги, которых нельзя не проводить в Закат ли, в Рассвет, тем более помянуть Повелителя Молний больше некому. Конечно, где-то есть ставший герцогом Робер, но что может знать мальчишка о схватке титанов?
Квентин Дорак прикрыл глаза, воскрешая в памяти лица. Его высокопреосвященство Диомид, его высочество Георг, соберано Алваро, ее величество Алиса, Амадеус Придд, Якоб Борн, Генрих Ноймаринен…
Они уходили один за другим, их места заступали молодые, тогда молодые, чтобы в свое время отправиться в Закат. Так повелось с Сотворенья: одни дрова догорают, другие летят в пасть камина, третьи ждут своего часа в сарае или тянут ветки к небу, дожидаясь дровосеков. Огонь погаснет, только лишившись пищи, но это будет не победой, а смертью.
Сильвестр ополовинил бокал, легонько ударил им о второй, полный, и замер, вслушиваясь в переливчатый хрустальный звон. Прощай, герцог Эпинэ, будь свободен и да воздастся тебе за все сделанное и не сделанное, если, разумеется, там, куда ты ушел, есть хоть что-то. Полвека назад Квентин Дорак свято верил в возвращение Создателя и справедливый Суд, затем разуверился, а сейчас не знает, что и думать. Старые сказки и легенды оживают на глазах, правда, на предсказания «Эсператии» и «Книги Ожидания» они не тянут, но если прилетели грачи, почему бы не прилететь и журавлям?
Лилиан не верит в смерть сына, считает, что он сбежал в Гальтару, откуда в свое время убрался Эрнани Святой.
Чем древнему императору не угодила его столица? Политика политикой, но ведь было еще что-то! Рокэ в молодости носило в Гальтару, там же сгинул его синеглазый родич и, если верить сказкам, не только он. Брошенный город считают дурным местом. Пару лет назад его высокопреосвященство не сомневался, что в Гальтаре нечисти не больше, чем в Варасте, но тогда не пропадали люди и не болтали о конце времен.
Если Герман и впрямь подался в Мон-Нуар, его надо найти. Нужно отправить в Мон-Нуар смышленого человека, пусть посмотрит. Сильвестр допил свое вино, пригубил из полного бокала, выплеснул остаток в камин. Огонь свечей дробился на острых гранях, а казалось — это алатский хрусталь горит закатным пламенем. Красивое зрелище. И обычай красивый. Четыре свечи и два бокала: ушедший, провожающий и Четверо, от которых в Кэртиане никуда не уйти, сколько б ни звонили церковные колокола…