— Я сяду сзади, — шепнула девушка, обнимая Луиджи, — я так привыкла…
Луиджи усмехнулся и подобрал поводья. Белый конь, не дожидаясь приказа, повернулся и зацокал по блестящим в лунном свете камешкам, и тут на дорожке показался кот. Огромный! Черный! С горящими, как у демона, глазами. Кот выгнул спину и оскалился, не желая уступить дорогу. Луиджи хотел натянуть повод, чтобы объехать наглую тварь, но тонкие пальчики сжали его локоть.
— Не надо…
Джильди даже не удивился, он был слишком счастлив, чтобы удивляться. Конь остановился, как вкопанный. Кот не уходил, жеребец повернулся и порысил назад, сквозь заросли олеандров, мимо террасы и дальше, к розарию…
3
— Слезайте.
Живо! — Рокэ Алва, на котором из всей одежды была только расстегнутая рубашка, держал коня за уздечку, перехватив ее у самого мундштука.
Жеребец рванулся, зло всхрапнув, но рука талигойца была железной.
— Кому говорят! — злости в синих глазах хватило бы на всех фельпских кошек. Луиджи хотел огрызнуться, но осекся.
— Слезайте!
Жеребец снова дернулся и захрапел, Рокэ вполголоса выругался. Луиджи видел, как напряглась сжимавшая уздечку рука. Талигоец не имел никакого права приказывать гражданину вольного города.
— Капитан Джильди!
— Луиджи! — Молодой человек чувствовал, как дрожит прижавшаяся к нему Поликсена. — Мне страшно… Забери меня отсюда!
Конь еще раз попробовал вырваться, захрипел и замер, опустив голову. Его, как и Поликсену, и самого Луиджи, била дрожь. Что же делать? Спорить? Что-то доказывать? Драться? Он безоружен, талигоец тоже. Луиджи взглянул в безжалостное лицо, выбеленное лунным светом.
— Не смотри, — зашептала Поликсена, — не смотри на него… Не надо…
А что надо? Рокэ их не выпустит, хотя зачем они ему?
— Монсеньор… Монсеньор, я должен ехать… Вы не понимаете… Я… Я люблю ее…
— Трогательно, — темные губы исказила усмешка, — и удивительно вовремя. Что ж, отправляйтесь хоть в Закат, но не раньше, чем мы выпьем. Ваша дама подождет.
— Луиджи… Я боюсь…
Герцог Алва все знает о куртизанках и ничего о любви, да и откуда ему знать, что полуголая девочка на лошади ничем не похожа на спящих в доме похотливых дур.
— Монсеньор, я… Мы спешим, я вам все объясню. Завтра… Обязательно.
— Меня не волнуют ваши чувства, — хмыкнул талигоец, — но вы никуда не уедете, пока я вас не отпущу.
И он действительно не отпустит. Потому что пьян. Одних касера валит с ног, другие хватаются за ножи, а Рокэ Алва стал упрям, как сотня бергеров. Глупо, но ничего не поделаешь…
Луиджи обернулся к Поликсене.
— Я скоро вернусь, не бойся.
Оленьи глаза наполнились слезами, она не хотела, чтоб он уходил, но Луиджи осторожно разогнул холодные пальчики и спрыгнул на землю.
— Ну, где ваше вино?
— В доме, — откликнулся Рокэ Алва, — идите в дом.
— Хорошо, — Луиджи оглянулся на Поликсену и едва не упал. Девушка исчезла. Вместо нее кривила губы щербатая девчонка лет семи с жутким творожистым лицом. Изменилась и лошадь. Место белого скакуна заняла толстая пегая кобыла, из тех, на которых трактирщики возят винные бочонки.
— Создатель…
— Оставьте Создателя в покое, — Алва выпустил из рук уздечку, и пегая кляча медленно, словно засыпая на ходу, побрела среди отцветающих роз. Девчонка с хихиканьем развернулась и устроилась в седле задом наперед. В лунном свете глаза маленькой дряни светились, как гнилушки на болоте.
— Ты обещал вернуться, — провизжала чудовищная наездница. Кобыла медленно взмахнула хвостом, и жуткая пара исчезла среди олеандров.
— Никогда не бегите за женщиной, — Алва взял стоящего столбом Луиджи за локоть, — особенно ночью и сломя голову.
Глава 10
Оллария. Фельп
«Le Chevalier des Deniers & Le Un des B?tons & La Dame des Deniers» [53]
1
Любоваться на утренний туалет Катарины Ариго, а тем более помогать ей, было еще тем удовольствием. Катарина поднималась рано, но покидала спальню чуть ли не в полдень. Королева Талига не может просто встать и одеться, ей мало даже камеристки, подавать ее величеству рубашки и чулки могут только придворные дамы.
Катарина поднималась рано, но покидала спальню чуть ли не в полдень. Королева Талига не может просто встать и одеться, ей мало даже камеристки, подавать ее величеству рубашки и чулки могут только придворные дамы. Луиза не сомневалась, что Катарина, будь ее воля, выставила б из своих апартаментов чужих женщин, но воли-то у нее как раз и не было, вот и приходилось выбирать между женским доверием и мужским.
Хочешь обманывать мужчин — оставайся красивой и юной, а матери троих детей это непросто. Дураки со шпагами верят, что Катарина Ариго выше всего земного и не живет, а томится в золоченой клетке. Как же, как же… Томящиеся в клетке не лежат с пропитанным морисскими маслами полотном на лице, не глотают очищающие желудок соли, не растираются пчелиным молочком. Катарина следила за собой, как дорогая куртизанка. То, что королева при этом закатывает глазки и пищит, как сиротка, еще могло обмануть Селину, но не Луизу. Вдова капитана Лаик честно выслушивала охи-вздохи, подавала ленточки и булавки и представляла, как на носу или посреди декольте ее величества вскакивает прыщ. Увы, кожа у змеюки была отменной, Луизе хотелось думать, что исключительно из-за притираний.