— Успокойтесь, Курт, — Савиньяк вновь потянулся к блюду с поредевшим виноградом, — для паники нет причин. Мы не одни в Золотых землях. Излом времен затронет или всех, или никого. Забавно, если сейчас кто-то пугает им Дивина, а кто-то — Хайнриха.
— Вы дурно поступаете, когда отворачиваетесь от проверенных примет, — отрезал бергер. — Удача кружит вам голову, но в один прекрасный день она от вас отвернется, как отвернулась от Эридани Счастливого [60]и Анэсти Красивого.
— По мне, — заметил кавалерист, — лучше сломать голову на ровном месте, чем всю жизнь смотреть под ноги. Эридани был умницей, а Гонорий и Пий — ослами. Да и какая, к Леворукому, удача?! «Дельфины» продули, потому что у них с мозгами хуже, чем у Рокэ.
— Я не отрицаю несомненного таланта Первого маршала, — церемонно произнес Курт, — но ваше, Эмиль, легкомыслие удручает. Вы не желаете думать о том, что находитесь на войне и что неудача экспедиции Капраса — еще не победа.
— Именно победа! — запротестовал Эмиль.
— Именно победа! — запротестовал Эмиль. — И преотличнейшая!
— Победа была в прошлом году, — отрезал Вейзель. — А сейчас мы нашли ее в пыли, как странник Энарий — отравленный плод.
— Фи! — лицо Савиньяка скривилось, словно виноград оказался кислым. — Писание! Натощак… Ужас!
— Курт, не будь вы столь благонравны, вы бы знали разницу между любовью до гроба и визитом к куртизанке, — Рокэ резким щелчком расправил манжеты. — Прошлогодняя и нынешняя кампании рознятся так же.
— Вы правы, — как ни странно, слова Алвы артиллериста не возмутили. — Воевать по найму и защищать Отечество — разные вещи. И все равно я бы предпочел переждать. Разрубленный Змей, Эсперадор просто обязан объявить излом эпох временем мира!
— Вот как? — Алва медленно поднял голову и посмотрел на разволновавшегося артиллериста. — Значит, обязан?.. А что обязаны мы?
— Схватить за хвост Зверя, — фыркнул Эмиль, — не иначе… Между прочим, Рокэ, раз мы никуда не едем, прикажите подавать обед.
— Здравая мысль. — Алва повернулся к Марселю, и тому отчего-то стало неуютно. — Виконт, что вы думаете о нынешней кампании?
Что он думает? Да ничего… Он шел за одним, нашел другое, и, в конце концов, все не так уж и плохо… Конечно, были и неприятные моменты: когда взрывали стену и потом, когда пропал Муцио, но это ведь было уже после.
— Ну… Мы победили, — неуверенно произнес Валме, — значит, все в порядке. Только, монсеньор, во имя Леворукого, разве обязательно вставать ни свет ни заря?! Нет, когда сражение, я готов, но в обычные дни?
— Вот слова истинного храбреца, — Эмиль от души двинул Марселя по плечу, а рука у маршала была железной. — Хватит! Я не желаю больше никаких пророчеств. По крайней мере до обеда.
— Эмиль, — довольно сухо сказал Рокэ, — я буду вам весьма признателен, если оставшееся до обеда время вы потратите на написание писем братьям. К вам, Марсель, это тоже относится, хотя вас бы я просил написать отцу. Какую-нибудь глупость. Денег попросите, что ли, а то вы просто неприлично забываете о родителях. Не забудьте и о прелестной Марианне. Герард!
— Монсеньор?
— Помнится, с последним курьером вы посылали письмо матери.
— Да, монсеньор.
— Я посылаю гонца в Олларию. Идите, пишите новое, да поторопитесь!
— Спасибо, монсеньор, — ходячее совершенство пулей вылетело из комнаты.
— Рокэ, — Вейзель подался вперед, — что за каприз? Конечно, писать родичам — наш долг, но меня вы об этом не просите.
— А чего вас просить? — хмыкнул Савиньяк. — Вы и так супругу не забываете.
— Не все так просто. — Алва на мгновение прикрыл руками глаза. Устал? — Ваша супруга, Курт, в Бергмарке. Она не могла воспользоваться оказией.
— Ты хочешь сказать, — черные глаза Эмиля сузились, как у охотящейся кошки, — что я должен был получить письмо от Лионеля, а Герард — от матери?
— Именно. Я не верю, что вас все разлюбили.
— Значит, — тихо сказал Эмиль, — случилось что-то такое, о чем в Олларии знают все, но что нам, по мнению его высокопреосвященства, знать не обязательно. Но Фердинанд жив…
— Да, — согласился Алва, — безусловно.
2
Луиджи Джильди поправил шпагу и присоединился к поднимавшимся по лестнице святого Андия. Рядом сопел Дерра-Пьяве, то неся по всем кочкам гран-дукса и его свору, то расхваливая свою новую галеру.
Рядом сопел Дерра-Пьяве, то неся по всем кочкам гран-дукса и его свору, то расхваливая свою новую галеру. Коротышка был верен себе и назвал корабль «Бравый ызарг», а нос и корму украсил изображениями варастийских чудищ. Разумеется, в собственном понимании.
«Бравый ызарг» был не одинок. Мастер Уголино закладывал галеру за галерой, фельпский флот стремительно оживал, обещая стать к весне лучше прежнего. Корабли построить можно, это люди умирают раз и навсегда. Или исчезают. Муцио так и не нашли, хотя перерыли весь город. Теперь уже никто не сомневался, что адмирала выманили из дома и убили. Нож в спину, труп в море — такое в Фельпе бывало не раз, чему удивляться?
По закону Муцио будет жив еще четыре года. Франческа не может надеть траур, младший брат — вступить в права наследования, а слуги вольного города Фельпа — вручить адмиральскую перевязь другому. Только закон — одно, а жизнь — совсем другое. Франческа больше не улыбается, Лорио Скварца спешно вернулся из Ургота и поселился в родовом палаццо, а «Влюбленная акула» стала флагманской галерой. Луиджи Джильди еще не адмирал, но должность у него адмиральская. Отец, хоть и сожалеет о Муцио, доволен. Все довольны…