Даже если гоганы и «истинники» отступятся, Альдо с Диконом полезут в Гальтару, и один Леворукий знает, что они там раскопают. Если доберутся туда живыми, разумеется. А если «рыжие» и «серые» продолжат игру, польется кровь. Как в Варасте и Сагранне.
Куда ни кинь, всюду клин, или это он не видит выхода, а Лионель его найдет? От поездки в Урготеллу беды не будет. Нужно попробовать, хотя бы ради Дика и других мальчишек, которых швыряют в огонь собственные семьи. Если Раканы, Эпинэ и Окделлы пойдут на мировую, хогбердам и кэвендишам конец. И войнам конец, по крайней мере внутренним, а с Гайифой и Дриксен Алва справится.
— Ро, что с тобой? — мать, и когда только вошла, пыталась улыбнуться, но к исхудавшему лицу прилипла тревога.
— Я поеду в Ургот, Жозина, — твердо сказал Робер, — и попробую договориться! Эмиль был моим другом, а с Вороном мы… встречались. Он не так уж и страшен.
— Слава Создателю, — она по-детски шмыгнула носом. — Прости… Я все время плачу… Раньше этого не было.
Раньше они скрывали от Жозины все, что могло ее расстроить, потом стена в одночасье рухнула, и она осталась одна на восьми ветрах. Вдова и мать мертвых сыновей… Мэллит тоже одна, Жозина б ее не обидела.
— Идем завтракать, — Робер учтиво предложил матери руку. — Я постараюсь никого не убивать. Даже Амалию.
— Я ее боюсь, — призналась маркиза Эр-При. — Ты не представляешь, как она хочет заполучить Эпинэ. Для Жюстена.
— Пустое, — Робер улыбнулся как можно беззаботней. — Я поеду не к границе, а в Сэ. Пускай ищут.
— Правильно, — мать сжала его пальцы. — Арлетта что-нибудь придумает. Она тоже говорит, что герцог Алва не сделает дурного.
— Госпожа Амалия просили передать, — молоденькая служанка присела в низком реверансе, — они беспокоятся. Мясо может…
— О да, — перебил внезапно развеселившийся Иноходец, — бросать мясо на произвол судьбы — преступление. Мы уже идем.
2
Собаки поджимали хвосты и жались к храпящим лошадям. Они не желали идти ни к Яблоням, ни к Белой Ели. Враз покрывшиеся пеной кони тоже упирались. Матильда до боли сжала хлыст, хмуро оглядела примолкших алатов и спрыгнула на землю.
— Только не говори, что дело плохо, сама вижу.
— Хозяйка, — Ласло последовал ее примеру, и на том спасибо, хотя кому и идти, если не ему. У него брат умер, у нее Робер пропал. — Не пойдут они.
— Вижу. Мы не лошади. Мы пойдем.
— До Яблонь же хорн восемь, — не понял доезжачий.
— Зато до Белой Ели близко, а мерзость эта то ли от Ели к Яблоням гуляла, то ли наоборот. В Сакаци она не совалась.
— Точно, — хмуро кивнул Ласло Надь. — До поворота чисто все было. Только, сударыня, садитесь в седло. Я сам посмотрю.
Сам он! Так она его и отпустит!
— Тебя не спрашивают, — Матильда сунула поводья в руки Герге. — Идем, пока не полило.
— Выждать бы, — подал голос какой-то псарь.
— Пусть дождик божий погань смоет.
— Погань смоет, следы тоже, — прикрикнул Ласло. — Ждите. Если не вернемся, до дождя туда не суйтесь.
Псари смущенно закивали. И рады, что их к нечисти в пасть не тащат, и стыдно, что рады. В Черной Алати хлебом не корми, дай про нечисть потрепаться, а тут готовая сказка. Золотая Ночь, двое влюбленных… Красивая пара была. Что же с ними случилось? Отравили? Чем? Таких ядов она даже в Агарисе не видала!
Ласло плюнул через плечо и свернул к Белой Ели, Матильда двинулась следом. Тропа как тропа, никаких следов, точно и не ездил никто. И на дороге ничего, а земля сырая: заяц проскакал бы, и то заметно б было. И как тихо! На погосте и то веселей.
Справа и слева чернели облепленные ядовитыми ягодами кусты, за ними торчали пожелтевшие за одну ночь лиственницы. Рыжая хвоя, черные ветки, серые тучи, за которыми то ли есть небо, то ли нет. Сейчас полдень или что-то вроде того, а кажется, вечер. Хоть бы ветер поднялся, все легче было бы.
— Не ехал тут никто, — подал голос Ласло. — То есть никто живой… Упыри, они следов не оставляют.
Матильда промолчала. Чего спорить? Следов и правда нет, но их и на большой дороге не видно. До развилки есть, а дальше как корова языком. Ничего они не найдут, ничего и никого, хорошо, если сами живыми выберутся. Надо вернуться, дождаться дождя и ехать в Яблони. Если Робер там был, его запомнили, а к Белой Ели его занести не могло, с кем бы он ни поехал.
— Боже ж ты мой, то ж торба!
Застрявшую в кустах сумку принцесса узнала сразу. В ней Робер возил Клемента, он не мог ее потерять. Если был жив, конечно! Матильда сунулась было вперед, но Ласло уже выпутывал добычу из густых колючих веток. Вдовица выхватила у доезжачего сумку, словно в ней была талигойская корона, хотя корона ей и даром не нужна.
Торба была завязана, а пряжки, которыми она крепилась к седлу, расстегнуты. Внутри что-то задергалось. У Матильды затряслись руки, но ей все же удалось открыть сумку, и его крысейшество выскочил на свободу. Крыс был встрепан и зол, шерсть свалялась, он мигом взобрался на плечо Матильды и зашипел.
— Они были здесь, — сообщила вдовица то ли Ласло, то ли самой себе. — За ними кто-то гнался, и Робер выбросил сумку.
— Аполка за ними гналась, — пробурчал Ласло. — Она и есть, подлюка, никак не уймется. К Белой Ели загнала, там и найдем его, упокой Создатель его душу.