— Ваше дело не советовать, а снять с них цепи, накормить и одеть.
— Монсеньор, — громко и упрямо сказал фельпец, — как хотите, но я все ж таки скажу.
— А тебя не спрашивают, — крикнул высокий разбойник, — скотина!
— Сам небось не воюет, — подхватил другой, — за чужими спинами отсиживается…
— Эх, попадешься ты нам еще…
— Ночью!
— Хватит, — прикрикнул Алва, — ваше дело — исполнять приказы. Снять цепи да побыстрей, время не терпит.
— Я эту погань не первый день пасу, — окрысился надсмотрщик. — Если расковывать, лучше на берегу, перед выходом, а то мало ли…
— Зачем цепи? — засмеялся Алва, обращаясь не к начальнику Галерного двора, а к замершим каторжникам. — Зачем надсмотрщики? Мне довольно вашего слова. Сдержите его, друзья, а я свое сдержу.
Глава 8
Алат. Сакаци
«Le Chevalier des Coupes & Le Quatre des ?p?es & Le Un des Coupes» [25]
1
Клемент дрых без задних лап, а вот Роберу не спалось, хоть умри! Пить было неправильно, идти некуда. Взять, что ли, пример с Альдо и завести подружку? Чего-чего, а сговорчивых красоток в Черной Алати хватало. Решено, он завтра же отыщет кого-нибудь. Завтра или послезавтра. Свеча почти догорела, и Эпинэ зажег еще три. Зачем — не знал и сам. Захотелось, и зажег.
Сквозь распахнутое окно ворвался пахнущий травами ветер, по стене запрыгали причудливые тени. Красота да и только, живи и радуйся! Робер набросил камзол и вышел на увитую виноградом террасу. Под открытым небом было лучше, чем в спальне, но все равно плохо. Талигоец зачем-то коснулся наливающейся кисти, этот виноград не едят — слишком мелкий и слишком кислый, он растет для красоты. В Сакаци все стены увиты или виноградом, или плющом, или мелкими розами без шипов.
Ветер вновь шевельнул резные листья, слегка выщербленный лунный диск неспешно пересекла летучая мышь. Нетопырей в здешних краях тучи, но они мелкие, в Эпинэ ночные летуны больше раза в два, но Эпинэ ему не видать, как своих ушей. Эпинэ не видать, Мэллит не получить, а то, что он может заиметь, ему не нужно.
И подружка ему не нужна, но он ее все равно заведет. Чтоб поменьше думать и не пялиться ночами на луну.
Робер присел на балюстраду, рассеянно следя за скользящими в воздухе тенями. И чего это люди боятся летучих мышей? Зверушки как зверушки: смешные, маленькие, а что ночные, какая в том беда? Можно подумать, днем пакостей и подлостей не творится. Иноходец никогда не был суеверным, наоборот, в детстве ему не хватало сказок. Вернее, не сказок, а чудес, потом чудеса его догнали, но оказались на редкость мерзкими.
— Я скучала по тебе, — шелестящий голос раздался совсем близко. Робер вздрогнул от неожиданности и оглянулся: перед ним стояла Лауренсия. Светлое платье, серебристые волосы, бледное лицо… Во имя Астрапа, откуда?!!
— Лауренсия, это ты?
— Я, — розовые губы дрогнули в улыбке, — но если ты не рад, я уйду.
— Я рад, — это было правдой, с Лауренсией было легко, от их встреч оставалось странное ощущенье снов наяву и ночных полетов, — но мне кажется, я сплю.
— Возможно, — прохладная ладонь коснулась щеки, — ты спишь, я сплю, все спят, кроме летучих мышей. Я скучала по тебе. В Агарисе теперь так пусто… Ты не хочешь меня поцеловать?
Он хотел. Губы Лауренсии пахли травами, они всегда так пахли. Это был сон, но сон хороший.
— Я скучала, — повторила женщина, — и я нашла тебя.
На поцелуи Эпинэ отвечал поцелуями. Женщины снятся от одиночества и горячей крови, если не хочешь в сорок лет заработать удар, нужно завести настоящую любовницу. Он заведет, когда проснется. Жаль, Лауренсия далеко, ей можно было не врать.
— Для того чтобы думать, есть день, — белые руки стащили с его плеч камзол, развязали и отбросили шейный платок. — Я тебе говорила, что я скучала?
— Да… Два раза.
— Ты не только думаешь, ты еще и считаешь. Это скверно.
В зеленых глазах плеснулся лунный свет, теплый ветер спутал их волосы, женщина тихонько засмеялась. Славный сон, в котором нет места стыду, колебаниям, глупым мыслям. Он проснется, и вместе с ним проснутся сомнения и горечь, но сейчас он спит и не желает просыпаться.
— Что с тобой? — шепнула Лауренсия.
— Не хочу просыпаться, — Робер подхватил ночную гостью на руки, Лауренсия с готовностью обхватила талигойца за шею, по небу черкнула звезда, можно загадать желание.
— Ты рад мне?
— Да, я рад.
Хорошо, что в Сакаци не признают узких кроватей, хотя причем тут Сакаци, это же сон!
— Теперь я вижу, что ты рад, — шепнула женщина, — ты рад, и ты помнишь… Я не причиню тебе зла. Никогда… Только не тебе.
Платья на ней уже не было, а он и не заметил, как она его сбросила, хотя это же сон, чему удивляться, что постель разобрана и они оба без одежды. Свечи сгорели едва ли на четверть, пляшущие на стенах тени живо напомнили о странных растениях, украшавших обиталище Лауренсии. Эпинэ сжал пальцы гостьи. Она стала смелей и настойчивей, или это он изголодался по женской ласке. Жаль, он не может забыть, что спит…
— Не думай, — выдохнула женщина, — просто живи…
Робер Эпинэ ее не услышал: талигоец перестал соображать за мгновение до того, как Лауренсия попросила об этом. Ему хорошо, так не все ли равно, на каком он свете.